В творческом багаже Владмира Васильева не только восемнадцать книг, вышедших тиражом около миллиона экземпляров, но и сотни благодарных учеников, которых автор буквально влюбил в русский язык.
«Молодежь не та? Еще та!»
«АиФ-Юг», Федор Пономарев: Владимир Петрович, вся ваша деятельность посвящена детям и юношеству: вы пишете для них книги, ведете мастер-классы по риторике, приходите в школы. А в чем же именно, на ваш взгляд, заключается служение детям?
Владимир Васильев: Я считаю, что жизнь наша грешит «мертвечиной», то есть формализмом. И самое страшное, что это заползает в школы, воздействует на детей, на русский язык. Я шесть с половиной лет вел дискуссионный клуб «Живое русское слово», который сейчас приостановил свою работу. Именно «живое», потому что «мертвого» вокруг полно - за горло держит примитивщина, неразвитость, малограмотность, чудовищное уничтожение языка. И моя главная цель - вооружить ребенка родным языком, открыть ему уста.
Недавно я провел мастер-класс по риторике в собственной квартире. Представляете, 24 школьника из Динского района, где мы готовимся к ораторскому конкурсу «Златоуст», разместились в небольшой комнатке, а импровизированной сценой был коридорчик. Кстати, забавный момент - на мои просьбы и мольбы к жильцам подъезда на 2-3 часа одолжить детям стул, табуретку, хотя бы крохотную скамеечку никто не откликнулся. И это тоже говорит, в каком мире мы живем. Утрачена естественная соседская доброжелательность. Впрочем, мы обошлись. Не зря же написано классиком: «Никогда, никого и ни о чем не просите».
Я сказал детям: «Тему берите не просто из души, а из глубины души. Что вас радует и огорчает, от чего смеетесь и плачете?» Об этом они и говорили. Без подготовки. Экспромт, сплошная импровизация. Некоторые темы: «Человек читающий», «Уважайте русское слово», «Цена времени», «Обидели. В школе он больше не появился», «Что же нас ожидает?» И когда они заговорили, я ахнул: какая искренность! Речь как реченька течет, когда человек сердцем говорит - это прелесть.
- То есть слухи об испорченности современной молодежи, мол, не читают, им только гаджеты подавай, несколько преувеличены?
- Каждый раз, когда я слышу эти охи-ахи, мол, молодежь пошла не та, отвечаю: так и жизнь не та, она движется вперед. Да, современные дети другие: они иначе видят мир, иначе говорят, живут обидами наружу. Некоторые считают, что они злые, не чувствуют чужого тепла, не способны к дружбе. Но это совсем не так. Современные дети распахнуты, в них может скрываться огромная глубина.
В советские времена писали, что родители уделяют общению с детьми 10 - 15 минут в день. Сегодня в иных семьях счет идет на секунды! Поэтому молодежь жаждет искренности, открытости и доброты гораздо больше, чем раньше. Дети обижены ситуацией разрыва отношений. И задача писателя и педагога, как я понимаю, состоит в том, чтобы эту нить соединить.
Дамская школа
- Ваша писательская карьера началась с письма Корнею Чуковскому, который ответил и дал стимул для дальнейшей работы. А сейчас куда писать тем, кто чувствует в себе талант и силы?
- Может, это прозвучит нескромно, но написать можно мне. Если пороетесь в моих архивах, найдете там не сотни, а тысячи писем. У меня есть такое правило: я всегда отвечаю на первое письмо, иногда завязывается переписка. Если речь идет о поддержке истинного таланта, помочь может и учитель литературы, и руководитель кружка. Единственное, я против графоманства - у Николая Доризо есть строки: «Как обидно и горько звучит:/Графоман -/ Для поэта и для музыканта!/ Графоман -/ Это труженик,/ Это титан,/ Это гений,/ Лишенный таланта». Когда я вижу, что ребенок талантлив, то сделаю для него все возможное. Россия устала от дурачья, и наша святая обязанность - вырастить талантливых, думающих, образованных, культурных людей.
- «Школа - это прежде всего книга, а воспитание - прежде всего слово, книга и живые человеческие отношения», - писал Сухомлинский. Вы готовы подписаться под его словами?
- Я же четверть века твержу, что школа, пытающаяся жить под девизом «Учить учу, а воспитывать не хочу», подписала бы себе смертный приговор. Среди моих девизов, которые вели по жизни, мог бы и такой быть: «Служу детству!» Но за нас, за всех взрослых с педагогическим призванием, на всю страну отчеканил ныне несправедливо забытый Василий Александрович Сухомлинский - сердце отдаю детям. Не зря он подчеркивает, что школа - живая. У меня с сегодняшней школой есть некоторые разногласия.
- Действительно, сейчас в школе уменьшается число уроков литературы и русского языка, сочинения и изложения заменяют тестами и так далее. Как вы к этому относитесь?
- Вы верно подметили болевые точки, но меня очень беспокоит еще одно: современную школу, да не обидятся на меня представительницы прекрасного пола, я называю дамской. В ней мужчина истреблен как класс. И когда я спрашиваю, почему мужчина ушел из школы, то получаю тысячи самых разных ответов.
- Дело, наверное, в первую очередь в зарплате?
- Все начинают с этого - разве можно на учительскую зарплату прокормить семью? Но есть и другая причина. Я полтора года работал в одной из лучших школ Краснодара и ушел, когда понял, что не могу прорваться к ребенку, потому что должен оформить кучу бумажек, ненужных справок. Я понял, что мне нужна свобода. Мужик устроен так, что готов терпеть до тех пор, пока не наступят на горло его свободе. Женщина по природе своей воспитатель, она полна любви к ребенку, понимания, терпения. Но когда в школе одни женщины, они начинают выполнять еще и мужскую роль и делают это по-своему. Доходит до абсурда. Внучка знакомой пошла в первый класс и спрашивает: «А учителя-мужчины вообще бывают?»
Я считаю, следующий шаг, который должны сделать общество и государство, - вернуть мужчину в школу. Как это сделать, почти никто не знает, но есть один ход - надо дать ему больше свободы. Как сказал Некрасов о русском народе: «Я призван был воспеть твои страданья, терпеньем изумляющий народ!» Так если терпением изумляет весь народ, то учительский - особенно. Я не призываю к революциям, но когда родила женщина, в яслях - женщина, в садике - женщина, в школе - женщина, ну что это? Сво-бо-да - вот что нужно школе. Мужик из школы бежит не только по материальным причинам. Недавно «зафрендился» с одним очень приличным человеком, который оказался на грани: с одной стороны, он очень любит школу, с другой - думает из нее уйти. Я ему написал: «Когда мужчина уходит из школы, она беззвучно плачет».
«Умру в атаке»
- Совсем недавно вы зарегистрировались в социальной сети. Обычно люди солидного возраста к Интернету вообще относятся с настороженностью. Так что скажете о Всемирной паутине?
- Приношу свои запоздалые извинения Интернету за то, что когда-то позволял себе повторять пошлые фразы про «всемирную помойку». Какие возможности для первоклассного чтения, какие тексты, какие эстетические богатства и сокровища теперь доступны! А уж тут кому что. Как в народе говорят, кому поп, кому попадья, кому попова дочка.
Весь вопрос в том, Интернет для человека или человек для Интернета? Те, кто погрузился туда с головой и не может сказать простые слова: «Здравствуй, я тебя люблю» и так далее, глубоко ущербны. Если же относиться к этому здраво, то ничего плохого нет. Я 3-4 раза в день включаю ноутбук и сижу по 20 - 30 минут. И когда вижу среди пошлости и примитива талантливую строчку, остроумную фразу, блестящую формулировку, то обязательно откликнусь.
Многие говорят: «Как ты быстро освоился в электронном мире». Честно скажу, если бы промышленность продолжала выпускать пишущие машинки, на которых напечатаны почти все моим книги, я бы вряд ли сел за компьютер. Для меня ноутбук - это возможность набирать книгу и сохранять главу за главой. Как любой пишущий человек, я боюсь потерять драгоценные строчки.
- И последний вопрос, если ваша цель - служить детям, то есть ли на этом пути конечная точка, момент, когда можно сказать: «Все, я сделал свое дело»?
- Если отвечать одним словом, то нет. У служения детям нет конечной точки, потому что жизнь никогда не останавливается. Но пока вы спрашивали, я вспомнил строки из «Божественной комедии»: «Встань! Победи томленье,/ нет побед,/ Запретных духу, если он не вянет,/ Как эта плоть, которой он одет!» Константин Ваншенкин писал: «Но я умру когда-нибудь в атаке,/Остывшей грудью придавив врага». Моя жизнь - тоже жизнь в атаке, в которой нет остановки. Да, где-то оборвусь, но в этом возрасте это уже не так страшно.