11 апреля - Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Пережить несколько дней в концентрационном лагере «Озаричи», организованном фашистами на территории Белоруссии в марте 1944 года, удалось немногим. За неделю работы «фабрики смерти» здесь погибли 20 тысяч человек. Ольга Трифонкина прошла через ад «Озаричей» пятилетней девочкой и рассказала «АиФ-Юг» о том, что нельзя забывать ни в коем случае.
«Ванечка умер в дороге»
Живёт Ольга Ивановна в городе Усть-Лабинск Краснодарского края, но встретились мы с ней в кардиологическом отделении краевого клинического госпиталя для ветеранов войн - всё-таки возраст и пережитое дают о себе знать.
«Жили мы под Бобруйском в селе Левковичи, в немецкой оккупации оказались с первого дня войны, - вспоминает женщина. - Отец ушёл на фронт, остались с мамой, бабушкой и сестрой Лидой 1939 года рождения».
Позже отец, попавший в немецкий плен, на короткое время оказался в родной деревне. Так у Оли и Лиды в 1943 году появился младший брат Ванечка. В марте 1944-го всю семью забрали, посадили в открытые грузовики и вывезли на станцию Телуша. Дальше - пешком по разбитой дороге. По словам Ольги Ивановны, забрали их за то, что мама побила полицая - тот обижал свою жену, крёстную матери. Но тогда, когда Красная Армия быстро продвигалась на запад, немцы использовали в Белоруссии «тактику выжженной земли». Так что побитый полицай - точно не главная причина: забирали почти всех, кто не мог копать оборонительные сооружения для немцев, то есть женщин, стариков и детей. В материалах Нюрнбергского процесса звучали такие цифры: среди освобождённых из «Озаричей» - 15 960 детей до 13 лет, 13 072 нетрудоспособных женщин и 4 448 стариков.
«Решение освободиться таким образом от бремени, требующего питания, было принято верховным командованием армии», - писал о появлении концлагеря «Озаричи» историк Свен Феликс Келлерхоф.
«Мама сыпала в карманы рожь, пшено, наматывала на нас всё, что было в доме, - продолжает Ольга Трифонкина. В лагере именно это зерно и позволило детям не умереть от голода. Когда не оставалось сил, мама искала что-то в карманах и давала детям.
Когда мы «сковчали», она сыпала в рот щепотку, как воробышкам. И строго-настрого говорила: «Не жуйте, сосите». Так слюна выделяется, и голод не так сильно чувствуется».
До концлагеря дошла не вся семья - Ванечка умер в дороге. Бабушка говорила маме, несущей трупик: «Клава, оставь ребёнка - не трать силы». А как это сделать, когда кругом немцы, шаг влево, шаг вправо - расстрел?
«Недалеко от дороги лежал наш погибший солдат, - продолжает Ольга Ивановна. - Мама присела, отбросила полу шинели и положила Ванечку к его бедру».
Болото смерти
Пришли люди к лагерю. Выдохнули - хоть отдохнуть теперь можно. А это голая болотистая местность, огороженная рядами колючей проволоки. И ворота, крест-накрест обитые досками. На них табличка: «Не подходить - расстрел». У входа - гора пожитков, отобранных у людей: узлы, тряпки. И огромная гора земли из вырытой ямы, куда мёртвых сбрасывают.
«Увидела однажды людей, которых вывели на земляной вал: старик в нижнем белье, женщина с двумя детьми - один, совсем маленький, на руках, другой за маму держится, - рассказывает Ольга Ивановна. - А на улице крупа моросит. Автоматная очередь - и всё чисто, нет никого».
Позже на встречах узников Ольга Трифонкина слышала от товарища по несчастью, что он пролез к той яме и «хоть отогрелся в ней».
«Загнали нас за ограду, - вспоминает женщина. - Взрослые собрались в круг, мы - у ног. А в марте в Белоруссии ночью до минус 15 бывает, днём подтаивает. Под ногами коричневая жижа выступает. Воду и еду нам не давали».
Чем же питались, кроме пронесённого в карманах зерна? Из немецкой столовой единственного деревянного здания на территории лагеря раз в день выбрасывали кожуру картофеля, свёклы, брюквы. Оголодавшие люди бросались подбирать - и каждый раз несколько человек затаптывали насмерть. Не легче голода был холод - чтобы дети не замёрзли, мама говорила: «Вставайте, топчитесь!».
Однажды троюродная сестра Ольги пришла со словами: «А нас завтра расстреляют». Её стали расспрашивать почему: «Потому что сегодня расстреляли тех, кого за день до нас привели». Но на рассвете люди увидели, что ни одного немца в лагере не осталось. За воротами стояли наши солдаты и кричали: «Не выходите за ворота - всё заминировано». К обеду сапёры мины обезвредили.
«Доченька, я твоя мама!»
«Нас, наконец, вывели, совсем обессилевших забрали в госпитали, - вспоминает Ольга Ивановна. - Я уцепилась за маму. И пошли мы все вместе в деревню Дерть - там ещё кое-какие дома сохранились, потому что глушь была, много партизанских отрядов.
Немцы не могли просто так покинуть лагерь - перед уходом приехала машина, и солдат стал разбрасывать с неё хлеб, норовя попасть обессиленным людям в лицо. Фашисты вовсе не сжалились над узниками - только холодный расчёт - хлеб был заражён тифозной палочкой. Немцы надеялись, что узники не только сами заболеют, но и солдат заразят. Следовательно, наступление Красной Армии на запад замедлится. Расчёт отчасти оправдался. Первой заболела мама Оли - её увезли в госпиталь. Когда и как умерли от тифа бабушка и младшая сестра, женщина не помнит - сама была в тифозном жару. Её уже потеряли, знакомые ходили по деревне со словами: «Пропала дитятка».
«А тогда русские печки были, - вспоминает женщина. - Я залезла туда, высоко, и перенесла тифозный жар».
Недели через три из госпиталя вернулась мама - Ольга Ивановна запомнила дату, потому что на Пасху соседка угостила куличом.
«Когда она вошла, я подумала: «Что это за страшная женщина с огромной палкой?», - рассказывает Ольга Трифонкина. - Она села, сняла с головы платок, заметила меня и говорит: «Доченька, я твоя мама!».
После войны тоже было непросто - почему-то узников концлагерей, находившихся на территории СССР, считали предателями.
«Помню, во втором классе шли из школы, дразнились, и один мальчишка бежит и кричит «Предателька», - вспоминает женщина. - А у самого отец с братьями полицаями были. Я ему перо - тогда ими писали - куда-то в шею воткнула. Помню, кровь вперемешку с чернилами бежит».
Возвратился, отсидев десять лет, в родную деревню и тот полицай, который семью Ольги Трифонкиной в концлагерь отправлял.
«Нормально он уже, конечно, не жил, - говорит она. – Никто не уважал, но не расстреляешь же его».
«Я из Луганска, видел много»
Сейчас непонятно, как люди вообще переживали такое. Даже разговор с бывшими узниками фашистских концлагерей - дело нелёгкое. Но забывать зверства нельзя, хотя бы для того, чтобы не дать им повториться. Поэтому Ольга Трифонкина всегда соглашается, когда приглашают на встречу с детьми. Малыши спрашивают, как вы без игрушек обходились? Те, кто постарше, более серьёзные вопросы задают - чем питались, как выжили?
«Ребята любознательные, особенно до девятого класса, - говорит она. - Те, кто постарше, уже в Интернете прижились. Однажды попала в класс, рассказываю, а передо мной мальчишка как заплачет. Рядом тыловик: «Не пугай детей». Мальчик сквозь слёзы: «Я из Луганска, видел много».
По словам Ольги Ивановны, хоть ужасы войны ей не снятся, но тем, кто пережил её, забыть, например, грохот «Катюши» или звук двигателей немецкой «Рамы» - немецкого самолёта-разведчика «Фокке-Вульф», после которого прилетали бомбардировщики, - невозможно.
В этом году в Усть-Лабинске прошли торжества, посвящённые 75-летию освобождения концентрационного лагеря «Озаричи».
«У нас, потому что я - единственный оставшийся в живых узник, - объясняет Ольга Ивановна. - Я благодарна всем, кто пришёл, но особенно - коллективу городского Дома культуры и библиотеки, превосходный концерт подготовили».