По всем законам миросозидания, особняк давно должен был сгореть, разрушиться, исчезнуть, раствориться в социальных половодьях , погибнуть под бомбами, взорваться под минами, оказаться снесенным, как ветхость и старье, а он, представьте себе, стоит, словно в укор и назидание нам, ныне живущим, прежде всего заблуждениями и иллюзорностью намерений предков, многие из которых задумывали в этих стенах одно, а получали совсем иное чаще прямо противоположное. Я задумывался – почему? А потом пришел к выводу, что скорее всего, тот, кто высоко в небесах, хранит особняк, возможно с надеждой, что следующие поколения все-таки хоть немного поумнеют…
Посвящение
Памяти Леонарда Григорьевича Гатова,
народного артиста России,посвящается
Автор
Я думаю, что спас его от окончательного разорения Леонард Григорьевич Гатов, который выпросил старый дом у тогдашнего градоначальника с офис создаваемой им концертной организации под названием «Премьера»…
Жестокость времени
Надо подчеркнуть, что краснодарская мэрия начала девяностых годов была весьма неожиданна в своих проявлениях и решениях. Магистральное поведенчество заключалось в том, чтобы покруче насолить краевой власти, с которой мэрия пребывала в перманентном конфликте, причем публичном, с привлечением «верных» средств массовой информации.
Например, с благословления краевой власти и под покровом ночи неизвестные борцы с большевизмом украли однажды статую Ленина и затащили ее в загородную лесополосу. Мэрия Владимира Ильича тоже не больно жаловала, но с самочинством мириться не захотела и к вечеру вернула вождя пролетариата из очередной «ссылки».
Но чтобы не было излишних политических кривотолков, тогдашний градоначальник принял еще более радикальное решение и отдал актовый зал мэрии под высокое искусство – органный зал. Веселое, скажу я вам, было время! И «Премьера» в этом «веселье» играла большую роль, поскольку зажигательно пела и плясала во всех проявлениях тогдашней беспокойной жизни, в определенной степени создавая настроение «пира во время чумы». Мудрый Гатов удивительно замечательно умел это делать, что ценилось властями любых политических ориентаций.
Вот тогда ему и передали рассыпающийся в прах старинный особняк на углу улицы Ленина, которая в первородности называлась Соборной. Крайне энергичный Леонард Григорьевич восстановил дом, вернув ему первоначальную камерность, особенно небольшим концертным залам, там, где когда-то была парадная столовая екатеринодарского богача Фотиади. Дом, весьма примечательный для губернского города на три четверти крытого соломой, был его собственностью.
Облицованный итальянской глазурью, с куполообразной крышей, нечто среднее между минаретом и палаццо, он отдавал византийскими мотивами, погруженными в платановые аллеи. Они вели к огромному собору, колокола которого в царские и храмовые дни сотрясали центр города, где осколки парижских витрин были вставлены в обрамление махровой кубанской старины, отдававшей хрюканьем и конским навозом.
В особняке Фотиади я бывал много раз, особенно в гатовскую пору. И всегда не мог отделаться от чувства всевластия неукротимого времени, которое безжалостно перетерло в историческую пыль события, формировавшие самую жестокую эпоху. Однако тени давно канувших героев продолжали бродить по комнатам и коридорам, где сновали сейчас гатовские служащие, скрипели компьютерные «перья», иногда заходили видные персоны текущего времени, часто очень значительные, особенно из мира искусства.
И все-таки мало кто знал, тем более помнил, что именно в этих стенах сто лет назад решалась судьба России. И решалась в противоречивых спорах, заранее обреченных на провал. Я думаю, из-за нашей вечной неспособности к гармонии разумного компромисса. Всегда нам этого не хватало, зато нетерпеливой злобности друг к другу – сколько угодно.
В сентябре 1918 года в доме Фотиади поселился командующий Добровольческой армией генерал Антон Иванович Деникин, один из самых ярких представителей элитного русского офицерства, что, однако, не лишало его возможности соглашаться со всеми жестокостями разгорающейся гражданской войны. Они особенно проявились после кровопролитных боев за Ектатеринодар. В полночь 17 августа 1918 года, после шрапнельного налета, по мостовым застучали подковы передовых эскадронов корниловского полка.
Предчувствуя расправу за гибель генерала Корнилова, случившуюся при первом штурме города и дикий самосуд над его бренным телом, улицы погрузились в безумную панику. Люди бежали, бросая нажитое, уходили семьями, запихивая в повозки самое необходимое. Очевидцы утверждают: «…обозы не помещались на улицах, пребывающие из Пашковской трамваи были переполнены убитыми, ранеными, умирающими…Зимний театр стал лазаретом. Надежд отстоять Екатеринодар не было никаких…»
Белые вошли в истерзанный город под колокольный звон и песнопения благодарственного молебствования. Генерал Деникин в бронированном вагоне остановился штабом на вокзале, куда утром с поклоном пришли председатель краевой рады Николай Рябовол и руководитель кубанского правительства Лука Быч. Оба фигуры на фоне того времени очень приметные. Рябовол местный, родился в казачьей семье станицы Динской, окончил в Екатеринодаре реальное училище, потом учился в Киеве на инженера. Человек энергичный, одаренный.
Судите сами - в 27 лет стал директором Черноморско-Кубанской железной дороги, грамотный и хваткий финансист, но до мозга костей ревнивый «самостийник», считавший, что Кубанский край может прожить без России вообще. Проявив первоначальную почтительность к «добровольцам», очистившим город от большевиков, Николай Степанович Рябовол не жалел потом крайних определений в адрес «Особого совещания», правящего органа при генерале Деникине, называя его «компанией самозванцев из кадетов и черносотенцев».
Ну, а о самом Антоне Ивановиче неосторожно как-то заметил, что «на Кубани сейчас всякий прапорщик – полный хозяин». Это был перебор, поскольку при любой власти военные при военном положении, действительно, всегда безоговорочные хозяева положения. Рябоволу такая забывчивость стоила жизни. Через два месяца, в разгар дискуссий о кубанской государственности, Рябовола загадочно убили во время поездки в Ростов. Грешили на контрразведку (уж больно чисто все было проделано), но похороны устроили пышные (что еще более подогрело подозрения).
Тональность споров о кубанской самостийности на время уменьшилась, тем более к гробу Рябовола встал в парадном облачении весь генералитет во главе с командующим. Хоронили тридцатишестилетнего Николая Рябовола из здания Рады (ныне Дом офицеров), отпевали в Войсковом соборе, а погребли на Крепостной площади при большом стечении народа, под гром оружейного салюта и траурные раскаты войскового оркестра.
Другая равновеликая персона, встречавшая Деникина на вокзале, был Лука Лаврентьевич Быч, председатель кубанского правительства, человек вообще приезжий, хотя и родился в станице Павловской. Он получил прекрасное образование на юридическом факультете Московского университета, но как политическая фигура состоялся в Баку, где был городским головой, а до этого руководил Бакинским отделением «Общества транспорта по Волге и Каспийскому морю».
Ему было лет под пятьдесят, когда он возглавил кубанское правительство, которое если чем-то и блистало, то откровенным украинофильствующими мотивами противодействия большевизму трескучей демагогией, в чем Быч преуспевал изрядно. Деникина такое правительство устраивать не могло. Его дружеские беседы с Бычом за чашкой чая в доме Фотиади давали ничтожно малый результат, хотя и велись для секретности, а может приятности, на хорошем французском языке. Конфликт между главнокомандующим и местными деятелями нарастал, особенно при жизни Рябовола. К сожалению, не угомонился он и после его убийства.
Я листаю пожелтевшие от времени бумаги и удивляюсь, с каким исступленным отсутствием здравого смысла солидные люди вели непримиримые споры на краю собственной могилы. Тем летом в городе разыгрались эпидемии холеры и тифа, горожане вымирали сотнями, а политическая жизнь бурлила, словно никаких более забот не было. Никто никому не желал уступать.
В следующем году противоречия между Радой и деникинским командованием достигло апогея. Образованный Быч, интеллигент высшей пробы, знаток языков, вызывающе ведет дискуссии на «кубанской балачке», суржике подчеркнуто конфликтуя с Деникиным и его окружением, где выделяется начальник штаба генерал Романовский, близкий командующему человек. Большой, тучный, с виду немного сонный, но умевший сгладить это впечатление, когда точно определял ситуацию и принимал мгновенные решения.
«Особое совещание» собиралось два раза в неделю, по вечерам во вторник и пятницу, в особняке пивовара Ирзы (ныне отель «Престиж»). После смерти генерала Алексеева, который квартировал в покоях сбежавшего еще при красных в родную Чехию пивовара, здесь поселился генерал Драгомиров. За длинным обеденным столом усаживались члены «Совещания», человек этак восемнадцать – пятеро военных, остальные гражданские чины, в основном наехавшие из Питера.
А по средам, в более узком кругу, собирались в доме Фотиади. Антон Иванович появлялся ровно с последним ударом старинных часов, обходил всех, кланялся пожимая руку и говорил при этом теплые слова. Дежурный ординарец предлагал скромный чай из старинного купеческого самовара. Обсуждалось главным образом военное положение, которое всегда было тревожным. К проблемам гражданского управления чаще относились иронически, как к назойливой, но не сильно опасной скандалезности. Да зря! Раздор между Деникиным, настойчиво проводившим идею единой российской государственности, и местной кубанской самостийностью нарастал, приобретая характер все большей неприязни.
Разведка красных не дремала, внимательно отслеживая ситуацию, складывающуюся в Екатеринодаре, получившую впоследствии наименование «кубанское действо». Ответственный за Северный Кавказ большевик Сергей Киров телеграммой докладывал разведданные самому Ленину.
Обострившиеся до крайности противоречия не могли закончиться хорошо. На совещаниях в доме Ирзы «радовцев» иначе как «бычеволами» не называли. Те же, уже не скрываясь, играли свою игру и обнаглев представительной делегацией отправлялись в Париж, чтобы принять участие в Версальской конференции как единственные представители якобы законного правительства Кубани. И тогда потерявший терпение Деникин приказывает немедленно арестовать членов парижской делегации, по крайней мере тех, кто вернулся.
Хитрый Быч, предполагая такое развитие событий, задержался во Франции вместе с бывшим командиром императорского конвоя, генералом Савицким. И правильно сделал. Рада по поводу деникинского приказа встала было «на дыбы», но на этот раз Антон Иванович действовал железной генеральской рукой, особенно узнав, что парижская делегация подписала с горским меджлисом «договор дружбы» против «деникинщины». Реакция последовала незамедлительно.
В ночь на 5 ноября отряд полковника Карташова занял оба вокзала и прилегающие к нему улицы. В Пашковку, гремя оружием, вошли два офицерских полка. Утром рота юнкеров под командованием полковника Буряка окружила Зимний театр, где заседала Рада. На перекрестках были выставлены станковые пулеметы с заправленными лентами. Командующий операцией генерал Покровский потребовал выдачи «парижан». На переговоры с ним отправился один из делегатов, полковой священник Алексей Кулабухов.
Покровский молча его выслушал и тут же приказал повесить на Крепостной площади, рядом с могилой Рябовола. Дальше все было делом карательной техники – наиболее «горластых» скрутили и предали военно-полевому суду. За четверть часа десяток депутатов осудили к «бессрочной» каторге, а за неимением таковой отвезли в скотовозе в Новороссийск и в трюме ближайшего парохода отправили в Турцию, без денег, одежды, документов, что называется, голых и босых.
- Там мутите воду! – прорычал прибывший срочно из Кисловодска в Екатеринодар генерал Врангель, выступая по поручению Деникина перед враз присмиревшей Радой. – Турки вам быстро головы отрубят.
А потом, криво ухмыляясь, «поздравил» оставшихся депутатов с изъятием «кучки негодяев» и пожелал оставшимся «плодотворной работы». В тот же день Рада послушно «отстучала» все деникинские законодательные акты, избрала нового атамана. Деникинская пресса торжествовала по поводу «ликвидации самостийного бреда «бычеволов»». Да вот радовались, как всегда, рано…
(Глaвы книги будут oбнoвлятся еженедельнo, oтслеживaть публикaции вы смoжете пo ссылкaм в начале стaтьи.)
Особняк на Соборной. Глава вторая 
«Лихая сотня шла галопом». Стихотворения о войне и о мире