«АиФ-Юг», Федор Пономарев: Реставратор, ювелир, живописец, скрипичных дел мастер… А как вы сами себя предпочитаете называть?
Михаил Смаглюк: Я многим увлекался и занимался. В молодости у меня был куда более узкий круг деятельности, но со временем овладел многими технологиями, приобрел умения и навыками и понял: все, что человек делает руками, это звенья одной цепи. Неважно, создаю я ювелирное украшение, скрипку, арт-объект или пишу картину. Приобретенные за жизнь умения складываю в некий виртуальный сундук, который в нужный момент достаю и пользуюсь. И чтобы не перечислять все специальности, я думаю, можно называть меня просто художником.
Антенна для идей
- А идеи своих произведений где черпаете?
- А у меня вот тут (показывает на голову) антеннка небольшая есть (улыбается). Вот прям туда идеи и приходят. А вообще, все находится вокруг нас - нужно только увидеть и взять.
- Помните свою первую работу, откуда у вас этот интерес к ремеслам?
- Первой работы как таковой не было, но сколько себя помню, я всегда старался что-то мастерить и никому вокруг покоя не давал. Говорили, что я с молотком в руках родился. В семь лет уже искал, куда можно энергию приложить - чинил мебель, обувь. В девятилетнем возрасте счастливый случай привел меня в судомодельную лабораторию Морского клуба. А дальше интересы только расширялись: модели кораблей, гитары, работа с металлом. Ведь все, чем занимается человек, это, по сути, технологии. А я по натуре очень наблюдательный и всегда докапывался до основ. В школе учился неважно, потому что все время пропадал в мастерской. Но преподаватели труда выручали. До восьмого класса все-таки дотянул, потому что на конкурсах детского творчества за всю школу отдувался я.
Осложнение после гриппа
- Но художественное образование у вас все-таки есть?
- Диплом есть, его нужно было получить для вступления в Союз художников. Хотя рисовать я начал довольно поздно - в 60 лет. Но я не из тех людей, кто напоролся на жилу и разрабатывает ее всю жизнь. Мне интересен процесс нахождения таких жил. Неважно, в какой области. Например, чтобы сделать скрипку нужны скрипичные мастера и смычковые. И это совершенно разные люди. Но я не был бы собой, если бы для производства скрипки не освоил и скрипичного, и смычкового дела.
Хотя учителей как таковых, во всяком случае конкретных людей, не было - в самом начале я вдохновлялся классическим русским и европейским ювелирным искусством. Но то, что я делаю сейчас, совершенно не похоже на предыдущие работы. Все, что я умею, - это некий собирательный образ, а использовать накатанные дороги не собираюсь. Когда занимался моделизмом, интересовался металлами, позже - тем, как они соединяются, пайкой. С другой стороны, с 1981 года я работаю реставратором в музее и учусь на тех предметах, которые восстанавливаю.
- А ни разу не было желания усовершенствовать реставрируемый объект?
- Реставратор в этом смысле как врач: он не имеет права ничего менять. Но мысль: я бы в этом случае сделал, пожалуй, по-другому, - в голову, конечно, приходит.
Скрипка и немного свободы
- Михаил Иванович, вы делаете музыкальные инструменты: скрипки, виолончели, а сами играть-то умеете?
- Сделать скрипку - моя давняя мечта, но стыдно было начинать - играть на ней я как раз и не умею. Но как только я услышал, что половина великих скрипичных мастеров прошлого играть тоже не умела, на следующий же день принялся за работу. Умение играть для мастера не обязательно, даже музыкальный слух не особо нужен. В изготовлении скрипки есть один момент - так называемая настройка дек. Их подвешивают и стучат по ним, добиваясь идеального звучания и резонанса. Если не совпадает, снимаешь тонкий слой, пока не добьешься нужного результата. Вот здесь нужен хороший музыкальный слух, поэтому, когда наступает этот момент, я приглашаю друзей-музыкантов. Что касается секрета звучания скрипок: одни говорят, что дело в дереве, другие - в лаке. Но, если помните, в «Мальчише-Кибальчише» главная военная тайна заключалась в том, что надо родину любить. Вот и здесь главная тайна - надо просто любить свое дело.
- А есть кому передать свое дело?
- Молодые люди сразу хотят денег. И это понятно. Они не хотят ждать 10, 15, 20 лет. Приходили ребята, пробовали, но не задерживались. Есть у меня младший коллега по реставрации - толковый парень, после школы пришел, сейчас ему уже 43 года. Руки хорошие, если скажешь, сделает, причем хорошо, но земля под ногами не горит.
- Вас приглашали в самые известные ювелирные фирмы планеты, почему же вы так никуда и не поехали?
- Я не делаю работы на заказ и не продаю их. Да, приглашали и во Францию, и в Израиль, американскую грин-карту три раза подсовывали, но для меня деньги - на втором, третьем, а то и десятом месте. Главное, как говорится, чтобы костюмчик сидел, то есть самому интересно было. Когда ты ангажирован, то должен делать то, что тебе дядя говорит. Я с юности про себя знаю: сегодня хочу делать виолончель, завтра - ювелирку, послезавтра перформанс учинить, затем картину нарисовать. Так что все эти неполученные деньги - плата за мою относительную свободу. А работы свои не продаю, потому что у денег есть свойство растворяться во времени и пространстве. Растратишь их, ничего не останется, а мои вещи всегда со мной.
- Но ведь ювелирное дело - занятие, требующее солидных финансовых вложений?
- Не обязательно, я, например, работаю в основном с серебром, а если нужен желтый цвет - просто золочу его. Из камней предпочитаю обыкновенную гальку. Если использовать бриллианты, алмазы или еще что, то, в первую очередь, будет цениться материал, а не сам предмет.
Хокку по-нашему
- Вы занимаетесь современным искусством - устраиваете перфомансы, и в то же время сами - верующий человек, который делал по просьбе епархии ковчег для мощей святых. Но современное и традиционное искусство считают антагонистами, во всяком случае у нас в крае. Вы чувствуете, что люди разделяются по этому принципу?
- Да, чувствую, потому что сам нахожусь на переднем краю всего искусства, не разделенного ни на какие направления. Хоть сложно, но можно быть и таким. Да, молодые коллеги кое-что у меня подсматривают, только я молчу об этом. Может, зрителям это не очень видно, но тем, кто вхож за кулисы, понятно. Не в этом дело - мне даже приятно. Для меня это лишний стимул шевелиться, это даже льстит мне в некоторой степени. Запретные темы определяю сам - все, что касается веры, да и в политику слишком заглубляться тоже не хочу. В моих арт-объектах есть ирония по поводу советского прошлого, но не обидная, а, на мой взгляд, ностальгическая. Есть неоспоримые общечеловеческие ценности - их я стараюсь не задевать. Я не провокатор, как некоторые художники. И не разделяю точку зрения, что художник должен провоцировать.
- А как вы, как художник, относитесь к слову?
- К некоторым работам я пишу поэтичные названия, почему-то думают, что это японская поэзия. Например, есть композиция «Ветер коснулся - в миг упала росинка», «Божья коровка не знает, когда стечет капля», «Тесно стало горизонту, свет пролился», «След, тобой оставленный, жажду утолит мою» и так далее.
- И последний вопрос. В ваших знаменитых усах есть какой-то сакральный смысл?
- Когда они начали расти, я их не брил, потому что у дедушки были роскошные усы - такие же, только закрученные кверху. Еще мальчиком я ими восхищался, а когда они начали расти, я был просто счастлив. В 1960-е годы началась битломания, а усы у меня уже есть (смеется).
Болельщики предложили 10 вариантов талисманов для ЧМ-2018 в России 
Ушли на фриланс. Каково быть свободным художником на Кубани 
В шорт-лист номинантов премии Кандинского вошли краснодарские художники 
История успеха: бывший детдомовец дает уроки живописи школьникам 
Павел Башук: «Сегодня ремесло если не возрождается, то хотя бы не вымирает»