«Никто не знал, что нас ждет». Как рисковали жизнями на Чернобыльской АЭС

31 год назад произошла одна из самых масштабных техногенных катастроф в истории. В ночь на 26 апреля 1986 года на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС произошел взрыв, который полностью разрушил реактор. С последствиями аварии несколько лет боролся весь Советский Союз. 

   
   

Когда узнали?

Чернобыльскую аварию сначала замалчивали – тогдашний генеральный секретарь Михаил Горбачев решил не сообщать о произошедшем, чтобы, как говорили тогда, «не распространять панику среди населения». В Киеве – ближайшем к чернобыльской атомной электростанции крупном городе – даже провели первомайский парад, хотя к этому моменту радиоактивная пыль наверняка добралась туда.

«26 апреля 1986 года я был на работе, - вспоминает Николай Мохов.  – Мне тогда было 37 лет, я трудился в отделе по труду и социальным вопросам краснодарского крайисполкома. Ничего мы сначала не знали – объявили об аварии только второго мая».

Досье
Мохов Николай Александрович родился 23 января 1949 года. Закончил агрономический факультет краснодарского сельскохозяйственного института (сейчас КубГАУ). За ликвидацию последствий аварии на чернобыльской АЭС награждён орденом Мужества.

А уже 15 мая из станицы Динской, где базировался краснодарский полк гражданской обороны, на ликвидацию аварии выехали первые эшелоны. Николай Мохов попал во второй поток и пробыл зоне отчуждения с 7 июля по 3 октября 1986 года.

«Нас привезли в полевой лагерь – палаточный городок на опушке леса, - продолжает ликвидатор.  – Лагерь стоял в Полесском районе – тогда поселок городского типа Полесский был солидным районным центром, а теперь его и на картах не найти – после аварии на ЧАЭС людей оттуда эвакуировали».

В могильниках, в тридцатикилометровой зоне отчуждения, до сих пор стоит огромное количество техники - говорят, местные разбирают ее и сдают на металлолом.  31 год назад сюда приезжали водители с машинами – а домой возвращались только с номерами, чтобы автомобиль можно было снять с учета. Из Припяти – города атомщиков  - людей вывозили только с документами, даже любимую книгу нельзя было взять.  

   
   

В могильниках, в тридцатикилометровой зоне отчуждения, до сих пор стоит огромное количество техники - говорят, местные разбирают ее и сдают на металлолом. 31 год назад сюда приезжали водители с машинами – а домой возвращались только с номерами, чтобы автомобиль можно было снять с учета.

«Сразу же поразило то, что людей в лагере практически не было – все работали не покладая рук, - рассказывает Мохов. - Все мы в тот момент был под погонами – офицеры запаса, большинство, как и я, после военной кафедры в институте. В нашем батальоне не было ни одного кадрового военного – все из народного хозяйства»

Точнее, в начале один кадровый офицер в батальоне все-таки был – командир Александр Наумов, заместителем которого и стал Николай Мохов. Но через две недели военный уехал учиться в академию, и должность перешла к Мохову.

Сколько стоит секунда?

«Мы работали круглые сутки, - говорит Николай Мохов.  – С утра до вечера разгружали вагоны с цементом, шедшие со всего Советского Союза на строительство саркофага. Цемент загружали в вагоны ещё теплым, поэтому приходилось его разбивать лопатами с длинными четырехметровыми держаками. Также разгружали и возили бетонные плиты, которыми укладывали землю вокруг станции».

В месяц батальон из 200 человек выдавал нечеловеческие объемы – разгружали и перевозили 110-120 тыс. м.кв. бетонных пли, 4 тыс. тонн цемента и бентонитовой глины, которой изнутри обмазывали стенки колодцев, чтобы поступала вода с отфильтрованной пылью. С пылью боролись особенно рьяно - ведь именно она оставалась главной причиной заражения. Поэтому обочины дорог, куда смывали всю грязь, заливали патокой с сахарных заводов – чтобы пыль слипалась и не разлеталась по сторонам. А заезжать на обочины, несмотря на снующие туда-сюда грузовики, запрещали категорически. Как ни боролись с радиоактивной пылью, как ни убирали в палатках, но порой внутри радиация была выше, чем снаружи. В сентябре, когда почувствовалось приближение холодов, батальон Мохова принялся за строительство зимнего лагеря: заготавливали деревья, пилили их на доски и строили.

«Трижды довелось мне работать и на самой станции, - продолжает Николай Мохов. – Последний раз 27 сентября, когда 120 человек ездили чистить крышу реактора. Сначала на крышу запустили японских роботов, но техника не выдержала радиации и проработала меньше суток – из-за радиации вышли из строя все системы. Поэтому пошли мы, «роботы в зеленых фуфайках»».

Из защиты – свинцовый фартук, как у рентгенолога, нагрудник, трусы, пластиковая маска и респиратор «Лепесток». В этом облачении нужно было подняться по шестиметровой лестнице, пробежать, схватить груду бетона или других выброшенных взрывом остатков и сбросить ее в развалины четвертого энергоблока.

«На крышу выходили пятерками, - рассказывает Мохов.  – Сначала работали по минуте, но оказалось, что первая пятерка получила большую дозу радиации – тогда время сократили до 50 секунд. Я сидел в свинцовой кабине с секундомером и кнопкой сирены. Когда время подходит к концу, нажимаешь ее – и все бегут обратно».

Сначала на крышу реактора запустили японских роботов, но техника не выдержала радиации и проработала меньше суток. Поэтому пошли мы, «роботы в зеленых фуфайках».

Часто, по словам чернобыльца, в руки попадался не бетон, а твэлы - тепловыделяющие элементы, в которых содержалось ядерное топливо – они были намного опаснее. В любом случае все, кто работал на крыше реактора, либо ушли из жизни, либо стали инвалидами. Николай Мохов ощутил на себе действие радиации через четыре года – слабость, головные боли, аномалии в щитовидной железе. В 1993 году ликвидатору дали вторую группу инвалидности.

Те, кто попали в зону в первые дни после аварии, ощущали першение горла от радиоактивного йода-131 с периодом полураспада 8 дней. После этого радиация воздействовала незаметно.

Чему научились?

«Мы просто знали, что случилась беда, - говорит Николай Мохов. – Страна поставила перед нами задачу – ликвидировать последствия аварии. Никто из нас, конечно, до конца не осознавал, что его ждет. Но выбора у нас не было. И мы трудились, причем вместе с нами работал весь Советский Союз – в зоне были люди не только из России, Украины и Белоруссии, но и Прибалтики, Армении, Грузии, Казахстана, Средней Азии. На станцию Вильча шел цемент со всего СССР, дополнительно построили несколько подъездных путей для эшелонов, которые приходили со всей страны – с оборудованием, с кабелем – в районе АЭС все выгорело во время пожара«.

Николай Мохов признается, что за все три месяца пребывания в зоне ему ни разу не было страшно, зато постоянно давило чувство ответственности.

С пылью боролись особенно рьяно - ведь именно она оставалась главной причиной заражения. Поэтому обочины дорог, куда смывали всю грязь, заливали патокой с сахарных заводов – чтобы пыль слипалась и не разлеталась по сторонам.

«Мне важно было, чтобы каждый вернулся домой целым и невредимым, чтобы мне не стыдно было смотреть в глаза женам и матерям, - говорит Мохов. - Людей возили грузовыми машинами, поэтому надо было внимательно присматриваться к водителям. Однажды шофер попросил заменить его – устал, мол, и завтра рано вставать. Я его спрашиваю: «А сам ты поедешь с тем, кто на водовозке работает»? (плохим водителям возить людей не доверяли). «Нет», - отвечает. «Тогда вези ты – я тебе жизнь личного состава доверяю». И я горжусь, что за время моего командования ни один человек не пострадал, хотя случаи были разные».

По словам Николая Мохова, главный урок, который вынес он за время ликвидации, – это умение ценить силу коллектива.

«У нас никто не отлынивал, все трудились не покладая рук,  - вспоминает он. – да, можно было этого добиться армейскими методами – только отдавая приказы, но ведь есть еще и человеческое отношение»

Последствия аварии на ЧАЭС ликвидировали более 12 тысяч кубанцев. Только из Краснодара туда отправились больше полутора тысяч человек – и трети уже нет в живых.

«Уходят коллеги и друзья, - говорит Николай Мохов. – Пять лет назад мы издали книгу «Слава и память» - и в ней был большой список умерших. А за прошедшее с тех пор время он еще увеличился».