«Третьи в очереди на виселицу». Кто составлял немцам расстрельные списки?

Немцы постоянно приводили себя в порядок, играли на губных гармошках и веселились. © / Госархив РФ

«Здравствуйте, вот и я решила написать о войне. И не только о ней», - так начинается письмо, которое прислала на конкурс kuban.aif.ru «Война глазами детей» Валентина Корж из кубанской станицы Каневской. Она записала свои воспоминания о том, как вели себя немцы и полицаи во время оккупации Кубани.

   
   

Немцы во дворе

Летом 1941 года мне было десять лет. Я хорошо помню, как по улице верхом ехал мальчик и кричал: «Война! Началась война!» Мы с мамой тогда жили вдвоем, потому что отец с мая находился на переподготовке. Как только немцы стали приближаться к станице Челбасской, нам объявили, что колхозницы должны разобрать свиней и овец, чтобы они не достались врагу. Крупный рогатый скот еще раньше угнали за Кубань.

Мы с мамой выбрали свинку килограммов на сто и повели домой. Животное оказалось послушным - спокойно шло с нами. Когда пришли, увидели, что у нас в саду стоят три немецкие машины. Мама хотела бросить свинью, но я уговорила ее оставить. И когда мы со свиньей вошли во двор, немцы начали смеяться и кричать: «Матка чушка!» Мы не поняли, кого они так называют - свинью или нас за измазавшиеся в навозе ноги. Мы завели свинью в сарай, прикрыли. Мама сказала, что надо помыться и переодеться - чтобы быть чистыми, если немцы решат нас расстрелять.

Но они нас не тронули, позже разрешили даже собирать фрукты в саду. У нас немцы ничего не брали - кур ловили у соседей, по вечерам готовили еду. Они постоянно приводили себя в порядок, надевали белые рубашки, играли на губных гармошках и веселились. К нам начала приходить соседка, и однажды она показала на нас и сказала, что мы - семья коммуниста. Действительно, отец был коммунистом, колхозным парторгом. Наутро немцы быстро собрались и уехали, оставив только написанный на дверях крест.

Поганые слова

В середине января 1943 года к нам вечером пришел полицай - наш сосед, тоже переселенец из Курской области, как и мои родители. Зашел и говорит маме: «Нюрка, ставь самогонку, пить буду!» Мама поставила на стол самогонку, отдала наш ужин ему на закуску.

Он напился и стал толкать свои поганые речи: «Вот мы уже веревки привязали, мыло принесли - будем петли делать, мылом намазывать, да вас, поганых коммунистов, вешать!» Я эти слова на всю жизнь запомнила. А он продолжал про то, как после этого жить им будет хорошо, как раздадут им землю, будут они на ней хозяевами.    
   

Полицаи, как только немцы зашли, сразу же выдали им всех евреев. Их собрали, погрузили в машину, отвезли в рощу и расстреляли. Затем полицаи стали составлять списки коммунистов и комсомольцев, подлежавших уничтожению. Но нашелся в комендатуре добрый человек, который списки эти уничтожил, рассказав, что кто-то залез в окно. Так мы остались живы, хотя в тех списках были третьими в очереди на виселицу.

Полицаи, как только немцы зашли, сразу же выдали им всех евреев. Их собрали, погрузили в машину, отвезли в рощу и расстреляли.

Звали того полицая, что приходил к нам, Иван Ковалев. После освобождения ему и остальным пособникам фашистов дали по десять лет тюрьмы. После тюрьмы Ковалев вернулся домой весь в ранах, потому что все это время работал на соляных приисках. Живым сгнил он от тех ран.