Николай Ивеншев – поэт, прозаик, публицист. Уроженец Куйбышевской области. С переездом на Кубань связано более углубленное и серьезное занятие литературой. Опубликованный в журнале «Октябрь» рассказ «Тетя Щука» открыл тогда писателю страницы «толстых» столичных изданий. Творчество Ивеншева отмечено престижными российскими и международными наградами в области литературы. В том числе премией имени Антона Дельвига – за рассказы, продолжающие традиции высокой русской классики.
Впрочем, эти факты творческой биографии Николая Алексеевича хорошо известны каждому, кто старается не упускать из виду современную отечественную словесность. Неожиданностью явилось, и не только для меня, то, что писатель оказался автором пяти документальных книг.
– Ты такого Ивеншева знаешь? «Заслон» читала? – Поздний звонок сам по себе необычен для корректной Алины Вацлавны Кузнецовой. А публицистическая повесть об «афганцах», казалось мне, отнюдь не та литература, что может столь взволновать ведущую актрису Краснодарского академического театра драмы. Однако в конце разговора Кузнецова вновь настойчиво посоветовала: «Прочти «Заслон» обязательно!».
Разыскать повесть оказалось непросто. На весь Краснодар – один экземпляр. Да и тот – в хранилище краевой научной библиотеки имени Пушкина. «Заслон» – заключительная часть художественно-документальной трилогии. Ее герои –
солдаты и офицеры, сражавшиеся в Афганистане в составе ограниченного контингента советских войск. Персонажи двух других книг, «Земные звезды» и «Взвод», – участники Великой Отечественной войны и «чеченских» событий.
Несмотря на временной разрыв их объединяет то, что они являются земляками. И тот, кто вернулся домой, и тот, кто полег на полях сражений, уходя на войну из Красноармейского района. Здесь же в станице Полтавской уже тридцать лет проживает и работает в местной «районке» писатель Ивеншев. В качестве документалиста он обращается к судьбам тех, кого знает сам и для кого его герои являются близкими, родными или хорошо знакомыми людьми. Все пять книг, изданные при помощи администрации местного самоуправления Красноармейского района, приличными тиражами расходятся по библиотекам и домашним собраниям, по школам и общественным организациям Полтавской, Ивановской, Марьинской и других станиц и хуторов района, как своеобразная летопись народной жизни.
Так газетные материалы «живут» один день для обычных читателей, но хранятся годами в виде пожелтевших вырезок теми, кого касается или особо затронуло написанное журналистом. К разделу «Краеведение» отнесли «Заслон» и библиографы «пушкинки».
Два памятника Деду
– А началось все с подачи главы администрации нашего района Михаила Тимофеева, – рассказывает Николай.
Мы сидим в его кабинетике в редакции районной газеты «Голос правды», где помещаются лишь его стол да пара стульев. Звонят читатели, заглядывают коллеги. И тогда, извинившись, Ивеншев возвращается к своим журналистским обязанностям. А что поделаешь? «Идет номер», да еще майский, послепраздничный, где неизбежны «нестыковки» и «заковырки». Разрулив ситуацию, Ивеншев вновь возвращается к нашему разговору:
– Было так. Весь район готовился отметить столетие со дня рождения легендарного Деда – бывшего директора риссовхоза «Красноармейский» Алексея Ивановича Мойстренко. Глава района позвонил накануне этой даты с предложением: «Давай напишем книжечку». Имея в виду, что я буду писать, а он мне – помогать. Получилось, что к столетию Алексея Мойстренко было воздвигнуто как бы 2 памятника – скульптурный и литературный.
Самостояние земли
– Следом родилась идея книги «Самостояние», – продолжает свой рассказ Николай.
Заметив мое недоумение, поясняет: – Название необычное потому, что и сама станица, и прилегающие к ней земли, а вернее, населяющие эти места люди – полны своеобразия и вольнолюбия. Знаете, когда произошел в Полтавской первый бунт? В 1873 году. Земли не хватало, и казаки не захотели мириться с высочайшим решением выделить часть чернозема в частную собственность офицерам – участникам Кавказской войны. Отказались и сами переселяться в другие курени. Видно, они душой приросли к здешним степям да плавням. Бунт, как водится, закончился печально: 13 самых уважаемых офицеров и урядников были объявлены зачинщиками и высланы в Сибирь.
Исторические байки всегда интересны, но мне не терпится перейти к главной теме нашего разговора. Поэтому я поближе подвигаю свой диктофон и кладу «Заслон» на видное место. Но Николая не собьешь с выбранного направления. Знакомы мы много лет, и он особо не церемонится – «гнет свое»:
– Этот бунт стал как бы предвестием целой плеяды последующих событий. Не зря древние говорили, мол, тени грядущего отбрасывают след. Достаточно вспомнить знаменитого атамана Рябоконя – крестьянского революционера вроде знаменитого Махно. Он вел крестьянскую войну в камышах близ станицы Гривенской до середины двадцатых годов. В 1932 году Полтавскую за невыполнение плана хлебопоставок занесли на «черную доску», а жителей выслали подчистую. Взамен же станицу заселили красноармейцами. А курень назвали в их честь, чтобы даже память уничтожить о былом. Но недаром здешняя земля рожала людей незаурядных и непокорных. Среди персонажей «Самостояния», например, уроженец Старонижестеблиевской Григорий Концевич – композитор, собиратель казачьих песен, регент Кубанского казачьего хора. Глубоким стариком он был репрессирован советской властью за непокорный нрав и нежелание отказаться от дела, которому отдал свою жизнь.
– Непокладистым человеком был и знаменитый селекционер академик Лукьяненко, тоже наш земляк, – глаза у Николая Алексеевича горят.
Видно, как он увлечен, торопится рассказать, поразить заезжего журналиста не ведомыми ему фактами:
– А если говорить о Великой Отечественной войне, то наш район по числу героев Советского Союза уступает лишь столице Кубани. Их у нас 14 плюс 2 полных кавалера ордена Славы. А у соседей из Калининского района – только двое.
– И в чем, по-вашему, секрет?
– Наверное, оставили свой след вихри истории, – то ли в шутку, то ли всерьез отвечает Ивеншев. – Но то, что в этой земле есть нечто таинственное и мистическое, – факт. С одной стороны – Тамань с богатством и разнообразием ее цивилизации, с другой – скифские курганы. Кстати, в нашей Ивановской стоял Тенгинский полк, и Лермонтов провел в селении предновогоднюю ночь 1840 года. Существует легенда, что поэт посвятил Ивановской стихотворение. Да вот беда – оно потом затерялось.
– Когда вглядываешься в прошлое даже малого уголка России, голова кружится. Каждый из упомянутых вами фактов готов служить по меньшей мере сюжетом для небольшого рассказа. А вы посвятили документальную трилогию трем воинам, достаточно хорошо «прописанным» в литературе. Почему?
– XX век принято именовать свинцовым. Советский Союз участвовал не только в глобальных, но и в так называемых локальных, «скрытых» операциях.
Монголия, Корея, Вьетнам, Мозамбик, Египет, Эфиопия, Афганистан. Потом – Чечня. Один за другим уходят участники этих событий, унося с собой правду факта. До сих пор скрывают некоторые истины и наши архивы. А взамен «расцветает» фантазия. «Матрицы» одной эпохи накладывают на другую. Получается фальшь. А мы ощущаем время не только по описанным событиям, но и, если так можно выразиться, «по запаху и цвету», по деталям – например, по манере говорить. Поэтому тяга к документальности сегодня охватывает читателей, и свойственна людям пишущим.
Многим импонирует классический мемуарный жанр как таковой. Чем дальше, тем сильнее «художественные» произведения поражают своей вымученностью и искусственностью, а те, что опираются на факт и документ, на их фоне свежи и ярки.
Но большинство из участников тех событий не умеют их описывать. А вот вспомнить и рассказать могут.
Трилогию я начал с Великой Отечественной войны. Понятно, что Победа была всенародной. Каждый участник войны достоин земного поклона. Есть Книга Памяти. Она скупо фиксирует самые необходимые сведения. А я расспрашивал старых солдат про первый бой, про то, когда им было страшно и как они этот страх превозмогали.
– Заключительную часть трилогии, посвященную войне в Афганистане, вы назвали «Заслон». Почему?
– Десять лет длилась эта самая известная из тайных войн. Ввод ограниченного контингента советских войск в эту страну, по-моему, многое предрешил в современной истории. Однозначно – способствовал распаду СССР. Ведь воевать и решать столь сложные внутренние проблемы, как перестройка, было не под силу Советскому Союзу.
Словосочетание «интернациональный долг» из лексикона тех лет большинство понимало как необходимость обеспечения безопасности своей Родины в «холодной войне» и защиты демократических преобразований в древней восточной стране, с которой нас связывали долговременные дружеские отношения. Ясно одно: после вывода советских войск к власти там пришли талибы, дающие приют и оказывающие покровительство террористам всего мира.
200 человек из Красноармейского района сражались там с «духами», строили школы и больницы. Шесть из них погибли: пали в песках или умерли на горных перевалах от ран и болезней, полученных в Афгане. Но и для тех, кто вернулся, время, проведенное там, не прошло бесследно, но оставило шрамы на телах и душах. Родина встретила их неприветливо. «Мы вас туда не посылали» – эти слова звучали как пощечина. Желание во что бы то ни стало «раскопать» правду обернулось фальшью. Стремление реабилитировать солдат было для меня движущей силой написания книги. Напрасны ли были их жертвы и страдания? «Афганцы» и я уверены – не напрасны. Например, Республика Афганистан, чью территорию и политику сейчас контролируют Соединенные Штаты, производит ныне в
10 раз больше наркотиков, чем двадцать лет назад. Здесь фабрикуется 85% всего мирового героина. Опиумный трафик проходит через Таджикистан, Россию и дальше – в Европу. А тогда наши ребята, находясь в опасной зоне, на
10 лет задержали наступление мировой наркоиндустрии. Так что ограниченный контингент выполнял роль печной заслонки, «чтобы угли не вываливались, чтобы пожара не было, чтобы беда не пришла». Так приговаривала моя старенькая бабушка, суетясь у деревенской печки. Поэтому у названия «Заслон» не один смысл.
Я вернусь к тебе, дорогая
– Когда пишешь коллективный портрет поколения, наверное, все-таки есть герои, чья судьба больше других «царапает» душу?– спрашиваю я Николая в паузе между «серьезными» вопросами.
Он задумывается на мгновение, глядя в окно на цветущее неподалеку деревце, и отвечает без колебаний:
– Сережа Холзун. Приехали мы к его матери, простой крестьянке. Всю жизнь проработала она в колхозе,
совхозе, на пищекомбинате. Старушка вроде бы неласковая и неразговорчивая. Но чувствуется: она так всем сердцем, всем нутром любила сына, что слов не может найти, чтобы выразить свои переживания. Лидия Ивановна словно боится бередить свою не зажившую за тридцать лет рану.
А неподалеку в станичной библиотеке работает та, что была первой любовью Сережи. Теперь она уже Алла Федоровна, но до сих пор хранит письма от него. Она давно замужем,и муж попался ей стоящий. К ее истории отнесся с пониманием, справедливо полагая, что то была совершенно другая жизнь. Но какая-то ностальгия все заставляет и заставляет Аллу перечитывать Сережины письма: «Хоть бы одним глазом взглянуть на тебя, моя любимая». Или: «Я к тебе обязательно вернусь, дорогая. Мы с тобой еще свадьбу сыграем, вся станица гулять будет!».
А в Афгане Сергею повезло. Рядом, тоже водителями, служили другие ребята из Марьинской – его одноклассники. Куда бы ни забрасывала их военная судьба, земляки старались не терять друг друга из виду.
– Из Союза и по Афгану мы возили цементные плиты для строительства аэродромов, – позже рассказывал один из них, Владимир Сухомлин.– Ехали колоннами. Беспрерывно. Хотя случались и разрывы колонны. Тогда было худо. Душманы только этого и ждали и начинали палить из разного оружия. Но и у нас в кабине было по ящику патронов. Серега Холзун слыл асом среди молодых водителей, а свой «ЗИЛ-157» называл Захаром. Однажды он попал под такой разрыв. Может, у него что с мотором случилось, а может, еще что… Колонна обгоняла «Захара», Серега дорогу уступал. Говорят, расследование показало, что у него патрон в патроннике застрял. Но перед этим он крошил и крошил душманов… Так наш Серега стал «грузом-200», и мы сами привезли его в родительский дом в Марьинскую…
Вот и все, что осталось от Сергея Леонидовича Холзуна, 1961 года рождения, рядового, за мужество и отвагу награжденного орденом Красной Звезды (посмертно),– полстранички официальной биографической справки.
Пожелтевшие фотографии, где он запечатлен совсем юнцом. Да воспоминания о нем мамы, первой девушки и первого друга. А сам он стал первой потерей на афганской войне, что «саданула» тогда по сердцу всему Красноармейскому району.
Застыла Русь, как будто мама
Побывать в Полтавской и не заглянуть в общественный совет региональной организации воинов-интернационалистов? Вот и мы туда отправились. Председатель совета Валентин Викторович Палий, не дождавшись нас, побежал по делам. Правда, по отчеству его называют редко. Чаще по имени – наверное потому, что никак не растеряет он мальчишеских азарта и подвижности. По воинскому званию Палий – прапорщик, по военной специальности – испытатель взрывных устройств.
В его отсутствие делами вершит секретарь общественного совета – жена Валентина Викторовича Татьяна.
– Муж служил, а я его ждала с двумя деточками, – рассказывает, наливая чай, эта женщина, точь-в-точь русская красавица. – Сначала в закрытом городе близ Свердловска, потом здесь, в станице… В первое время ждала самого мужа. Потом, когда Валентина направили в Афганистан, ожидала хотя бы его писем. А пришло казенное извещение: ранен, лежит в госпитале. Сначала в Кабуле, потом в Ташкенте, затем в Грузии. А через год письма вновь стали приходить из Афгана.
Валентин вернулся на службу.
От комиссии отказался, хотя после ранения прапорщик Палий был инвалидом – один глаз у него искусственный. Но видно, профессия у него была чрезвычайно редкая и нужная.
Где и какое оружие испытывал Валентин еще почти 2 года, было и остается военной тайной.
– Когда вернулся, началась наша деятельность, – продолжает свой рассказ Татьяна. Она так и говорит «наша», не отделяя себя от мужа. – Валентин создал строительную бригаду из бывших воинов-интернационалистов. А еще бывшие воины брали в аренду землю, выращивали овощи и бахчевые культуры и продавали, помогая семьям тех, кто не вернулся. Словом, все как у людей. Дети подрастали. Вот уже сыну Артуру пришла пора идти в армию. Как раз был 1995 год, грянула первая чеченская война.
– Вам второй инвалид нужен? – спросил Татьяну после медосмотра сына знакомый врач. Она растерялась. – Между прочим у мальчика есть все основания признать его ограниченно годным.
«Аукается» детство, проведенное в том самом закрытом атомном городке.
– Что я, не мужик? – услышав разговор, возмутился сын. – Буду служить как батя!
Артур Палий военную службу начал с учебки в Чите, а потом его отправили на юг.
– Мама, мы едем домой! Буду в Краснодаре, – с восторгом кричал он в телефонную трубку.
Ехал в Краснодар, а попал в Моздок и Грозный. Полгода Артур был в самых горячих точках, но, словно заговоренный, избегал опасности.
А через 4 года, вернувшись домой, погиб в автокатастрофе. Словно смерть и война все-таки решили взять свое. Как Татьяна пережила это горе, знает только она. Воцерковленный, глубоко верующий человек, она работу с инвалидами-интернационалистами ощутила как свой крест, и несет его как подвижничество. Да и кто кроме нее будет заниматься этим незаметным и непарадным делом? Тем более что и нервная система, и обстоятельства жизни у многих «афганцев» оставляют желать лучшего.
Нелегкие люди – вспылят, взорвутся, а потом их же и утешает Татьяна. Как-то само собой повелось – называют они ее мамой. 20 семей погибших и 27 инвалидов нуждаются в ее заботе. Она «выбивает» для них реабилитацию в лечебных центрах, материальную помощь; затеяла организовать спортивный клуб.
В память о солдатах, которые не вернулись из дальних и ближних командировок на войны, в помощь тем, кого война не отпускает в мирное время, возносятся ввысь купола в строящейся церкви в честь архангела Михаила в поселке Октябрьском. Их возводят сами «афганцы» из бригады Валентина Палия. Чтобы небо стало опорой людям, так много претерпевшим на земле.
Воздух в легких
– Три книги о трех войнах. Какая книга вам далась тяжелее? – спрашиваю я, когда мы идем по тихим улочкам Полтавской.
– «Взвод» был для меня почти трагическим испытанием. Собирал материал очень напряженно. Полтора месяца опрашивал, три месяца отходил после этого. Вся душа протестовала против безумства тех событий, когда необученных мальчишек бросали в бой. Вроде бы и не так много наших ребят там полегло – 12 за две чеченские войны.
Понимаешь, что нужно показать их героизм, но слишком много темного, грязного и неясного в обстоятельствах этих боевых действий. Помните, сколько говорилось о том, что в Афгане авиация бьет по своим. Не было там такого! Во всяком случае мне не довелось слышать. А вот единственный наш «чеченский» герой России погиб именно при подобных обстоятельствах. Разговариваешь с матерью погибшего солдата; она плачет – и ты вместе с ней. А потом несколько дней ходишь ошарашенный. Кажется, с годами рана болит только сильнее. Да и бывшие солдаты боятся или не хотят о многом рассказывать. Про Афган, конечно, тоже было непросто писать, но там война хоть какой-то смысл имела – на десять лет задержала наркотизацию России.
Майские дни невольно накладывают отпечаток на наш разговор. Начали с Афгана, а все-таки невольно возвращаемся к Великой Отечественной…
– По-моему, долг пишущего человека во все времена, как и в Древней Руси, зафиксировать то, чему он был хоть и не прямым, но свидетелем. Эту обязанность добровольно когда-то возложил на свои плечи Симонов. На закате своей жизни он почти отказался от собственного писательства, заполняя километры аудио- и кинопленки рассказами свидетелей и участников исторических событий.
Бог и Судьба не допустят, чтобы безвозвратно затерялась в истории столь важная ее страница. Так не бывает. У каждой эпохи есть свой выразитель. Куликовская битва, например, нашла отражение в летописях. Рожденный позже, Лев Толстой не участвовал в событиях 1812 года. Шолохов по молодости лет не мог быть причастен к описываемым в «Тихом Доне» событиям. И Маргарет Митчелл обвиняли в заимствованиях. Мол, откуда женщине-хозяйке знать расположение сил Севера и Юга? Каждая эпоха находит своего выразителя, да мало кому по плечу эта задача.
Наверное, «Войну и мир» XXI века напишет кто-то из молодых. Тот писатель, у кого много воздуха в легких.
Аршавин, Басков и Донцова – российские герои года