Солнечная энергетика несколько десятилетий назад начиналась как исключительно дорогая технология для военных и космических целей, а сейчас даже на незащищенные от вандалов паркоматы ставят солнечные батареи. Да и Шарль Кулон, один из пионеров электричества, на вопрос, зачем ему такие опыты, отвечал, мол, что с их помощью забавные вещи можно делать. А сейчас без электричества никуда.
Забава с перспективой
«Понятно, что ток этот пока совсем небольшой – всего милливольты милливатты с квадратного метра, - говорит Никита Волченко, кандидат биологических наук. – Но, по нашим расчетам, электричества с 7-ми квадратных метров дна водоема вполне должно хватить для работы сверх-яркого светодиода в пульсирующем режиме».
По признанию ученого, в городе такой проект интересен, в первую очередь, урбанистам, украшающим пространство. Пока микробы не способны освещать улицы и отапливать дома. Но технологию можно использовать, например, в морских датчиках контроля пространства, которые следят за перемещениями кораблей и подводных лодок. Американцы так уже делают – батарейки менять не надо, а органики в море надолго хватит.
Принцип работы микробной «батарейки» прост – микроорганизмы умеют разлагать любую органику. И в процессе этого они отрывают от молекул органических веществ электроны. Если же ввести в микробную среду электроды, то электроны будут течь по ним – это и есть электричество. То есть, схема мало чем отличается от обычной батарейки.
«Своими исследованиями мы однозначно закладываем бомбу под экономику, ориентированную на углеводороды, - улыбается Никита. – И если наша технология разовьется, то нефтяники либо попробуют ее у нас выкупить, либо пришлют киллеров. Мы, конечно, надеемся на первый вариант».
От идеи до продукта
Историк науки из Массачусетского технологического института Лорен Грэхэм считает, что русские просто неспособны превращать идеи в коммерческий продукт.
«За последние 300 лет в России возникло огромное множество удивительных технических и научных идей, из которых эти люди не смогли извлечь практически никакой экономической выгоды», - говорил Грэхэм в интервью Boston Globe.
«Глубоко верный тезис, - заочно соглашается с Грэхэмом Волченко. - Можно много что изобретать, планировать, причем все это будет не хуже западных аналогов. Но нашему бизнесу гораздо проще купить готовую отработанную технологию – пусть гораздо более дорогую, но красиво упакованную, чем связываться с отечественной, которую еще нужно проверить».
Даже стремительный рост курса валюты, поднявший цены на западные технологии в 2-2,5 раза, не меняет предпочтения бизнеса. Поэтому исследования с альтернативной энергетикой зависли на переходе из лаборатории в практический срез. Микробные «батарейки» показывали на инвестиционном форуме в Сочи, тогда ими заинтересовались власти Краснодара – как раз для декоративной подсветки города. Но дальше интереса дело не пошло.
Впрочем, старшие коллеги Волченко и Самкова могут похвастать и давно работающими технологиями – профессор Эмма Карасева разработала технологию очистки почв от нефтяных загрязнений с помощью микроорганизмов. Проще говоря, бактерии просто перерабатывают нефть в безопасную органику, технология эта применяется в крае уже больше пятнадцати лет. А доцент Александр Худокормов работает над получением биотоплива из одноклеточных зеленых водорослей.
В ситуации с российской наукой у стороннего наблюдателя, как с тем самым полуполным-полупустым стаканом, обычно превалируют две противоположные точки зрения: от «все плохо» до «отлично». Как же на самом деле?
«Картина, конечно, не может быть простой и прямолинейной, но в целом стало лучше, - считает Никита Волченко. - В 2002-м, когда я закончил университет, все мы грустно шутили, что пойдем работать на вещевой рынок. В середине нулевых вещевой рынок поменялся на салоны сотовой связи. Сейчас же студенты так вообще не шутят – многие целенаправленно приходят за профессией. Хотя в биологии есть место для романтики - всегда найдутся люди, которым интересно ходить в горы, учитывать животных, работать в лаборатории».
По словам биолога, в середине нулевых в науку и образование вложили большие средства, закупили оборудование.
«Мы, например, при необходимости можем воспользоваться электронным и атомно-силовым микроскопом – всего этого раньше просто не было, - продолжает он. - Все это бесплатно, и работают за приборами такие же молодые люди, фанаты своего дела. И это прекрасно».
Еще одним стимулом для ученых в середине нулевых стали проекты по поиску перспективных направлений исследования. Группам предоставляли приборы, ресурсы, зарплату и моральную поддержку на поиски новых, незанятых еще ниш. И работа с микробными элементами началась именно с этого. Это как раз то, что на Западе называют венчурными инвестициями – вкладом в новые, рискованные проекты, но даже если выстрелит только один из десяти, то отдача может перекрыть все расходы.
«Конечно, руководство понимало, что далеко не все исследования сработают и принесут результат, - говорит Волченко. – Но при работе в высокорисковой зоне появляется поисковый азарт, а это именно то, что движет учеными».
Правда, остается еще один грустный факт – зарплата преподавателя университета хоть и растет, но не поспевает даже за средней по Краснодару. Доцент, занятый на полную ставку, может рассчитывать на 25 тысяч рублей в месяц. Конечно, за счет грантов и научных проектов можно поднять уровень дохода, но тогда придется жертвовать собственным свободным временем, общением с семьей, здоровьем.
«С одной стороны, жаловаться грех – в образовании по определению нельзя стать богатым, - говорит Волченко. – А мы сделали свой выбор - не пошли в бизнес, на производство, еще куда-нибудь. Но, с другой, порой становится немного грустно, когда видишь объявления о поиске водителя с зарплатой в 2 раза больше, чем твоя. Наверное, система тарификации в обществе могла бы быть более справедливой».