Одна из читательниц «АиФ-Юг», вспоминая тяжелые времена Великой Отечественной войны, говорит коротко: «В душе они оставили чёрный след». Прочитав ее историю, читатели поймут, почему. «Дай Бог, чтобы никому больше не пришлось пережить такое - страх, голод, холод, потерю близких», - делится Таисия Соседко из Кущевского района. В ее словах - декларация поколения детей войны. И это больше, чем простое пожелание...
Что такое настоящий ад?
«Жили мы в селе Ильинка Кущёвского района. Когда началась война, папа ушел на фронт, а мама осталась с двумя детьми (мне четыре года исполнилось, сестричке три). Когда немцы подходили, мама, как и многие другие жители села, наслышанные о зверствах захватчиков, решила уходить.
Помню, вышли мы на длинную пыльную проселочную дорогу. Она была как живая - двигалась, пульсировала. Шли люди, ехали телеги, подводы, погонщики гнали скот - спасались сами и спасали от немцев колхозный скот. Колонна двигалась на юг, и не видно было ни начала, ни конца.
В дороге прошел день. Помню, как замерло сердечко от прекрасного вида. Впереди, у подножия гор, виднелись маленькие домики. Я подумала, что они игрушечные, и мы скоро окажемся в сказке. Но вскоре сказке настал конец. Налетели немецкие самолёты. Их было много, и они нас стали бомбить. Это было недалеко от реки Лабы. Рядом с посёлком, название которого не помню, и спросить не у кого - мамы нет уже 30 лет.
С чем сравнить ту бомбёжку? Это был ад. Нельзя понять было, где земля, а где небо. Всё смешалось. Страшный грохот, крики людей, рёв животных. Паника, столпотворение. Убитые и раненые и люди, и скот... Многие побежали в лес через вспаханное поле. Я едва поспевала за мамой, на руках у неё была сестрёнка. Бежала и кричала: «Мама, молись!» Наша семья не была верующей. Мы потом часто вспоминали этот случай и всегда удивлялись: «Откуда я это взяла?»
Потом всё стихло, наступила ночь. В лесу нас было много. Женщины с детьми и старики. Жужжали и кусались комары. Плакали испуганные голодные малыши. Хотелось пить нестерпимо. Тогда один старик сходил к реке. Воду принёс в своей фуражке - ничего более подходящего просто не было. Я до сих пор помню вкус воды, смешанный с запахом пота, которым пропиталась его фуражка.
На следующий день появились немцы и приказали выйти из леса. Тех, кто станет прятаться, обещали расстрелять. Мы вышли, подчинились.
Нас гнали назад по той же дороге, и мы видели, как много в бомбежку погибло людей. Некоторые побежали не в лес, а пытались проскочить через обмелевшую Лабу. И не всем это удалось. Посреди реки стояла телега. Рядом, омываемые речкой, лежали убитые лошади. В телеге, странно согнувшись, сидела женщина. Мама сказала нам, что она заснула. Но она, конечно, была мертва. В свои четыре года я понимала это».
Спасибо, что живая
«Нас пригнали в ближайшее село. Там разделили. По приказу немцев детей разобрали и увели по своим домам местные жители. Помню, как мы цеплялись за маму, плакали. Мы боялись, что её убьют. В доме, куда мы попали, жили две девочки, чуть старше. Они нас утешали. Делали из огурцов и спичек коровок. Спички - ноги... Фигурки получались забавные, как могли девочки пытались нас развеселить. Но мы плакали не переставая.
Маму и других взрослых пригнали на площадь, там всех переписали и велели идти к детям. Когда мы увидели маму - живую - это было счастье! Самое большое в моей маленькой жизни.
Правдами и неправдами мы вернулись домой. Кубань ещё была оккупирована. И в нашем доме жили немцы. Нам разрешили жить в маленькой кухне. Было голодно. А у наших «квартирантов» каждый вечер застолье. Смех, вкусные запахи... Нас они не трогали. Пожалуй, мы их забавляли. Иногда они даже угощали нас сладостями. И куда делось благодушие, когда их погнали вон наши войска.
Помню, как они отступали. Через нашу улицу шла колонна немцев на мотоциклах. В касках, форма чёрная. Соседа, мальчика-подростка, расстреляли. Просто за то, что стоял на обочине и на них смотрел.
Потом пришли наши. Усталые и родные. Как же были все рады! Несмотря на то, что самим есть было нечего, старались вынести хоть что, хотя бы сухарик. Еда была самым ценным, представьте силу благодарности, которую испытывали люди.
Те, кто пережил войну, фронтовые песни слушать без слёз не может - слишком много воспоминаний связано с ними.
А ближе к концу войны помню воздушный бой прямо над нами. Высоко в небе один самолёт догнал другой, и началось их сражение. То кружат, то сходятся, разлетаются и стреляют друг в друга... Долго атаковали, и один самолёт загорелся. Оставляя длинный чёрный шлейф, начал стремительно падать. Рухнул в поле. Но прежде от самолёта оторвалась маленькая чёрная точка - это катапультировался лётчик. Взрослые побежали к месту падения. Оказалось, наш лётчик упал. И он был жив. Молодой, красивый, очень бледный и... без сапог. Видимо, слетели, когда он падал. Эта деталь также врезалась в память. Вообще с самолётами связан большой страх. Немецкие самолёты летели медленно и сильно гудели. Услышав их, мы с сестрёнкой бежали прятаться под кровать».
Самый лучший день
«Многие земляки не дождались с войны своих сыновей, мужей, братьев. Папа уцелел. Но получил серьёзное ранение. У него был перебит позвоночник, около года он лежал в гипсе в госпитале города Великие Луки. Вернулся инвалидом и прожил недолго.
Помню, как мы ждали папу, как сильно скучали. Казалось: вот вернётся он, и всё плохое сразу закончится. Вечерами мама зажигала керосиновую лампу на столе. Укладывая нас спать, вместо колыбельных пела «Эх, дороги» и «Тёмную ночь». Нам было очень грустно и тоскливо. Я всю жизнь не могу эти песни слушать без слёз.
А самым ярким и прекрасным воспоминанием о войне был и остаётся День Победы. Тёплым солнечным днём 9 мая по улице бежала радостная девочка-подросток, размахивая косынкой. Бежала и кричала: «Победа! Победа! Наши победили! Мы победили!» Что тогда было с людьми! Это не передать. Всеобщая радость, ликование, выскакивали на улицу, обнимались, смеялись, плакали...
Кончилась война, а последствия её долго ещё аукались. Послевоенное детство было очень тяжёлым. Родители с утра до ночи на работе, а мы - ватага босоногая - были предоставлены сами себе. Голодные, холодные. Ели паслён, колоски и всякую траву. Однажды трое детишек наелись дурмана (белены), их едва спасли в больнице. Казалось, голод будет вечным. Даже не верилось, что бывает жизнь без этого сосущего тебя изнутри чувства.
Такое было детство у людей моего поколения. Такие остались у меня воспоминания. Сейчас у меня взрослые дети, внуки, две правнучки. Мне 82-й год пошёл. И дай Бог, чтобы им не пришлось пережить того горя, что пришлось хлебнуть мне когда-то...».
«Давай, Люсенька!»
Страшно, холодно и темно - эти три слова достоверно описывают ужасы войны. Еще одной читательнице «АиФ-Юг» это пришлось пережить.
«Мне было два с половиной года, когда фашисты захватили Калниболотскую. Какое стратегическое значение имела для немцев станица, которая находится в глуши степей? Не знаю. В моей памяти остались налёты самолётов, которые сбрасывали бомбы. Бабушка моя, заслышав гул, быстро меня хватала и бежала прятаться в погреб, который был во дворе. Туда и соседи прибегали, - рассказывает жительница Краснодара Людмила Перепелкина. - А когда бабушка не успевала, она закутывала меня в свою телогрейку и прятала под кровать. Мне это не нравилось, я сопротивлялась и плакала. Там было холодно, темно и страшно. Не знаю, может, после этого я всю жизнь темноты боюсь? Сколько было сброшено бомб, трудно представить. Воронки по всей земле были ещё долго после войны.
К концу войны мне исполнилось пять лет. Помню хорошо, как у нас дома собирались фронтовики, папины друзья. Мой папа, Харченко Алексей Яковлевич, был тяжело ранен под Москвой. Долго лечился по госпиталям и вернулся домой инвалидом. Я мало понимала, о чём были их разговоры. О войне, конечно, говорили.
Папа научил меня многим стихам. Я знала наизусть Маяковского, гимн Советского Союза. Меня ставили на табуретку, просили: «Давай, Люсенька!» Я с выражением читала, все хлопали.
А про День Победы помню, что плакали все. Каждый потерял родных, близких, друзей. У моей бабушки было три сына. Двоих убили на фронте, папа вернулся живой, но долго не задержался на этом свете».
