«Дедушка мой, Борис Васильевич Муравьев, о временах войны рассказывал не так уж много, не хотел пугать нас, внуков. Но некоторые его истории навсегда останутся в памяти. В основном это обрывки детских воспоминаний, бытовые наброски. Он старался события, которые сейчас сложно и представить, преподнести с юмором», - так начинается письмо нашего читателя Алексея Аленева.
Публикуем зарисовки из детства Бориса Васильевича, проведенного в оккупации, которыми с нами поделился его внук.
Селом бежали через горы
Вот уже год прошел с того момента, как не стало моего любимого дедушки. Он был потрясающим, удивительным человеком. Ушел из жизни на 95-м году жизни, остановилось сердце. Горькая потеря, я не встречал людей более мужественных, добрых, справедливых и сильных. Таким он был до самого конца!
Думаю, характер его еще в 1941 году начала закалять Великая Отечественная - война застала его в 12-летнем возрасте, это случилось под Новороссийском. Несмотря на многие лишения и превратности судьбы, которые пришлось вынести, о своем тяжелом детстве он говорил всегда легко, даже с юмором. Скорее всего – прятал за этой ширмой весь страх и ужас пережитого.
Во времена оккупации дедушка, будучи совсем мальчишкой, вел свою собственную борьбу за выживание самыми рисковыми способами. А нам, своим родным, рассказывал, как юношеский задор и смекалка помогали не погибнуть с голоду. Хочу поделиться отрывками из его воспоминаний. Далее – с его слов.
«…Мы жили в Дюрсо под Новороссийском, первым делом туда пришли румыны. Они-то нас и погнали с «рыбного места». Уходили все селяне толпой через горы. Холод, помню, тогда стоял дикий. Женщины, старики и дети – скорбное было шествие, отчаянное. С собой взять никому ничего не удалось – румыны не дали. Только брат мой старший Юрка каким-то чудом успел взвалить на хрупкие плечи швейную машинку весом в 25 кг! Вот он с ней, бедный, и мучился всю дорогу. И, как оказалось, не зря. Она от голода нас во время войны спасала – матушка отлично умела шить.
Воду брали из горных речушек, с продуктами питания в зиму дела обстояли совсем худо. Но детворе ведь не объяснишь: плачут, мучаются. И вот что было решено. У нас с Юркой на ногах были посталы (мягкая обувь из сыромятной кожи, особый фасон чувяков) из свиной шкуры. Вот мы одну пару на костре и пожарили. А что? Кожа-то свиная. Получилось нечто наподобие сухаря. Раздали по чуть-чуть детишкам, которые жевать уже могли. Так и сгрызли дружно «туфли»! Я босой и остался. На ноги портянки из тряпок намотал - и дальше в путь. Позже, помнится, таким же образом съели чей-то кожаный ремень».
Байка для немца
После долгого перехода через горы семья дедушки остановилась у доброй женщины в станице Гостагаевской, что не так далеко от Анапы. У нее и жили до самого освобождения. За это время пацанам не раз доставалось от немцев за пронырливость. Как-то раз чуть не расстреляли из-за украденного сухпайка.
«…Как мы жили это время? Голодали все кругом да ходили на поиски еды. Недалеко от нашей хаты в станице стоял фашистский полевой лагерь. И мы, мальчуганы, туда частенько огородами бегали. В тот раз забрались в палатку, нашли сухпаек, за пазуху его - и деру! А не тут-то было. Немец нас заметил.
Мы продукты сбросили, замерли, сидя уже на заборе. Офицер на нас с ружьем идет. Юра говорит: «Ну, браток, помирать, так вместе!» А фашист нам по-русски: «Как сюда попали?» Брат тут же выдумал историю о том, как мы, якобы, мимо шли, увидели собак и стали отгонять их от палаток, чтоб те внутрь не залезли.
Повезло, что немец по-русски понимал! Уж не знаю, поверил ли, но ружье убрал. А потом говорит: «Отпущу, если танк помоете». Ну, мы в речушке неподалеку немецкий танк и драили полдня. Зато живы остались».
Несмотря на риск для жизни, дети не оставляли надежды хоть чем-нибудь поживиться. Как-то стащили раскаленный казан с кашей прямо с немецкого костра. «А что еще оставалось, есть то хотелось!» - говорил дедушка.
«…Однажды мы пробрались в полуразрушенную от взрыва хату, в которой унтеры запасы держали. Поживились хлебом, сливочным маслом и нашли маленький пистолет. Симпатичный такой, хоть и без патронов.
Хранили оружие тщательно. И все остальные местные ребята знали: у братьев Муравьевых на случай чего защита есть. Но кто-то из пацанов об этом сокровище нашим морякам проболтался. Это было уже во время зачистки в 1943-м. Моряк нас нашел, хотел забрать, а мы ни в какую. Меняться предложили - на кортик. Ох и красивые у них были кортики! И что ж? Выменяли, не налюбуемся…
Но лишь метров на 30 отойти успели, как другие моряки со смехом кортик наш менянный назад и отобрали. Обидно было до слез, как надурили».
Навсегда в сердце
Но не всегда удача была на стороне ребятишек.
«…Мы дети, то там стащим, то здесь присвоим - этим и выживали. Не всегда удачно заканчивалось. Немцы ушли, а голод остался. Ребятней мы решили пойти на картофельное поле. Взяли тачку и отправились втроем за добычей. Только оказалось, что поле-то заминировано.
Знал об этом старик, что жил неподалеку. Но увидел он нас уже в процессе. Руками махал вовсю, велел не двигаться. Мы с братом остановились, а третий товарищ на растяжку наступил, подорвался. Домой в тачке вместо картошки мы привезли его тело».
Ребятней мы решили пойти на картофельное поле. Взяли тачку и отправились втроем за добычей. Только оказалось, что поле-то заминировано.
Для дедушки такие истории – часть жизни, другого детства он не знал. Удивительно, как война меняет взгляд на обыденность. После оккупации судьба дедушки складывалась чудным образом – чего только с ним ни случалось! И золото добывал на другом краю страны, и уходил от погони на разбитой лодочке по северному морю в шторм. После ходил в плавания (даже проплывал над Марианской впадиной), работал на заводе Седина в Краснодаре, строил сахарные и цементные заводы на Северном Кавказе, был исключительным сварщиком. Тут же, на Кубани, повстречал нашу бабушку – Нину Игнатьевну (ее уже тоже, к сожалению, нет в живых), воспитал дочку Ольгу и двух внуков. Но это уже совсем другая история. Для нас он навсегда останется самым лучшим, главным в мире человеком. Дедушка, ты всегда со мной, в моем сердце!...
