«Каждый раз получая «Аргументы и факты», я с трепетом читаю истории, связанные с Великой Отечественной. Вот решила поделиться и своими воспоминаниями о тех годах», - письмо о тяжёлом военном и послевоенном времени прислала на конкурс «АиФ-Юг» «Война глазами детей» Зоя Кулинич из хутора Павловского Крымского района Краснодарского края.
Воевал папа и четверо его братьев
Поработала на Кубани я агрономом, потом, после пединститута, 47 лет трудилась в школе №62 хутора Павловского Крымского района. Война застала меня в Краматорске Донецкой области в возрасте трёх лет. На девятый день после нападения фашистов родился мой младший брат Виктор. Отец до войны работал в службе безопасности на шахтах, его мобилизовали на фронт в первые дни. Воевали и четыре его брата. На Донбассе остались их жёны с малыми детьми: из Курской области в голодный 1933 год уехали три брата - Павел, Алексей и Филипп, а Никифор и Яков ушли воевать из родной деревни Прилепы Пристенского района Курской области.
Когда немцы уже подошли к Краматорску, началась эвакуация. На самодельные тачки три молодые матери погрузили домашний скарб, грудных детей (с нами была ещё сестра моего отца тётя Мария, у которой Василёк был самым маленьким, он родился в марте 1942 года) и двинулись в путь, к дорогому дедушке Маркову Петру Андреевичу. В памяти остались самодельные тачки-кибитки с брезентовыми крышами на дугах. Таким «большим», как я, пятилетний ребёнок, приходилось надеяться на собственные ножки - на тачках везли грудных детей. Но иногда жалели и нас, «взрослых», сажали в тачки. Там уже доставалось по голове от тех самых металлических дуг. Но всё равно, было лучше плохо ехать, чем хорошо идти пешком.
Наконец мы добрались до любимого дедушки Петра Андреевича. С ним оставалась невестка с тремя детьми. Ей отгородили половину хатки, а трёх невесток, дочь и одиннадцать внуков надо было как-то расселять. Для старшей невестки с пятью детьми соорудили жильё из дорожных шпал. С дедушкой и бабушкой по традиции осталась семья моего отца, младшего из братьев, и тётя Маруся с Васильком. Семь человек на каких-то 12-15 квадратных метров.
Печь-кормилица
Четвёртую часть хаты занимала русская печь - спасительница от холода, кормилица, да ещё и постель, потому что дедушка (бабушка вскоре умерла) размещался на печке по диагонали, а вокруг него поспать и погреться ложились мы, трое внуков. На этой же печке сушили зерно ржи, прежде чем перемолоть его на собственной ручной мельнице. А какой ароматный вкусный и полезный ржаной хлеб получался в печи на капустном листе. Надолго в памяти остался вкус блинов из гречневой муки, пшенной молочной каши с душистым коровьим маслом. Да всего не перечислить, чем удивляла нас ответственная за питание тётя Маруся.
Из этого военного времени всплывают в памяти такие «события» как появление ненадолго моего отца. Его часть, видимо, проходила близко от нашего нового места жительства и, естественно, ему хотелось взглянуть на родившегося без него и уже подросшего сына. Из этой встречи я запомнила только такую сценку: отец достаёт из чуланчика скрипку - в молодости он владел этим инструментом и веселил деревенскую молодёжь на вечеринках плясовыми мелодиями - и начинает играть «Барыню», а я пляшу, не отходя от него.
После этой встречи отец оказался в штрафбате и вскоре погиб на Украине в Хмельницкой области. Следопыты из школы села Базалия отыскали сначала мою маму, а потом вели переписку с её внучкой, то есть моей дочкой Леной, прислали фото братской могилы и памятника с того места, где похоронен мой отец Павел Петрович Марков. А похоронку на него мы получили в апреле 1944 года. Это была уже четвёртая похоронка в семье моего дедушки, погиб самый младший сын... В семье стоял всеобщий плач, и я запомнила, что слёзы я лила на подушку с красной наволочкой в чёрный горошек.
Так мы с братишкой стали сиротами и это определило наше будущее, фактически детство обошло нас стороной. Рядом со мной жили одноклассница и троюродная сестра Валя, отец которой невредимый дошёл до Берлина и вернулся с фронта в орденах, медалях, с большим чемоданом тряпок для жены и дочери. Но этой радости и предмета нашей зависти хватило ненадолго.
Голодный год
Всеобщая послевоенная разруха, а потом и голод 1947 года «достал» всех. До 1947 года мы порой не доедали кусочки хлеба, они валялись, пока на них не появлялась плесень. Тётя Маруся, кормилица наша, что сама пекла этот хлеб и бережно относилась к нему, приговаривала нам приметы: «Кто ест чуть заплесневелый хлеб - обязательно будет хорошо плавать». Когда настал голодный 47-й год, нам так хотелось хорошо плавать, но в закоулках стола даже крошек этого хлеба невозможно было найти.
Помню случай с бригадиром, у которого в семье было пятеро детей - уже стали наливаться зёрна ржи, но колоски ещё зеленоватые, зерно мягкое; отец решил порадовать детей, нарвал в карманы колосков, но до дома не донёс, нашлись доносчики, и загремел он в тюрьму, так называемый «расхититель колхозного добра». Из тюрьмы семья его не дождалась - туда он ушёл уже опухшим от голода. В этом же 1947 году мы учились в третьем классе Прилепской семилетки. Для всех разновозрастных детей родители добыли в Курске единственный учебник «Родная речь». В первом классе палочки, цифры и буквы выводили в тетрадях в косую линию, потом о них приходилось только мечтать - в ход шли газеты. Трудно было добыть и фиолетовую таблетку, из которой готовили чернила. Приходилось использовать семена подсолнечника с окрашенной скорлупой. Их заливали водой в чугуне, распаривали в русской печи, отцеживали, разливали в чернильницы-непроливайки.
В пятый класс могли пойти только те дети, чьи родители смогли обеспечить рабочее место ребёнку. Моей сестре-однокласснице отец сумел сколотить столик, а мой дедушка вынужден был расстаться со скамейкой, на которой плотничал. Так мы окончили семилетку, средняя школа была в соседнем селе Пристенном, в двухэтажном бывшем барском доме.
Помогла сплочённость
Мама от дедушки ушла в свою хатёнку, почти половину которой занимала печь. А рядом с печкой в холодные зимы мама пристраивала до шести телят, спасая их в морозы. Трудно пришлось нас растить нашей маме-вдове. До двадцати коров приходилось ей доить в колхозе, выпаивать телят, заготавливать корм для фермы. За добросовестный труд она была награждена орденом «Знак Почёта», избиралась депутатом областного Совета. От темна и до темна в колхозе, а домашние дела легли на наши с братом детские плечи. Дома была тоже корова, ухаживать за ней и доить приходилось мне. И заготовка корма на зиму лежала на наших с братом плечах. Рано научились мы и косить, и грести, и вьючить сено или солому, и привозить ко двору на телеге. Корова -священное животное в Индии, а у нас она - спасительница, потому что и молока много давала, и огород помогала вспахать
В шестнадцать лет я окончила десятый класс с отличными оценками по большинству предметов. В сентябре 1954 года началась моя учёба в Кубанском сельхозинституте. Из двадцати пяти девчонок нашей девятой группы только две или три были обеспечены материально, большинство были такой же безотцовщиной, учить и одевать которых мамы-вдовы не могли. Но благодаря сплочённости, взаимопониманию и взаимовыручке мы смогли получить высшее образование, существуя, в основном, на стипендию.
В 1959 году получили диплом агрономов и разлетелись во все концы страны по назначению. Чувство дружеского локтя в коллективе не покидает в течение всей моей жизни после окончания вуза, через каждые пять лет мы, как на свидание, «летим» на встречи с однокурсниками. Жить бы да радоваться...
Однако, как только подходит 9 Мая, я почему-то не могу не плакать в этот день. Пока жива была моя мама, мне хотелось видеть её счастливой, но вдова счастливой не может быть. Если бы отец живым вернулся с войны, другой была бы жизнь моего братишки, не сумевшего противостоять болезням и трудностям переходного от социализма к капитализму периода. Даже год не прожил он после выхода на заслуженный отдых, слишком мала была пенсия у инженера-гидрометеоролога, чтобы не только семью прокормить, но ещё и на лекарства выделить. Вот поэтому, видимо, и застилают слёзы глаза детям войны в День Победы.