Почему врачи продолжают учиться всю жизнь, как быстро меняются технологии в медицине, зачем нужно досконально объяснять тактику лечения пациенту и почему даже превосходно выполненная операция может оказаться бесполезной - об этом и многом другом «АиФ-Юг» рассказал сосудистый хирург Павел Сухоручкин.
Чем похожи арыки и артерии?
Федор Пономарев, «АиФ-Юг»: Павел Владимирович, расскажите, как вы попали в медицину? И почему стали именно сосудистым хирургом?
Павел Сухоручкин: В выборе пути мне помогли родители. Когда учился в девятом классе, отец подарил мне карманный анатомический атлас. Так он, думаю, планомерно готовил меня к выбору профессии. Если же говорить о специализации, то, возможно, сыграли роль детские воспоминания. Родился я в Средней Азии, где для полива используют оросительные каналы - арыки. И в детстве за полив огорода отвечал именно я: строил всю систему, одним ударом кетменя запускал воду из основного канала, и наблюдал, как наполняются остальные. И кровеносная система человека чем-то похожа на те арыки.
- А как вы оказались в краевой больнице, ведь Краснодар далёк от Средней Азии?
- Когда распался СССР, мои родители переехали в Туапсинский район. Уже здесь я окончил школу, поступил в наш мединститут. Но так как и отец, и старшие братья были под погонами - один лётчик, второй - спасатель, то по совету родителей решил стать военным медиком. Перевёлся в Саратов, служил в мотострелковой дивизии, в двух госпиталях. Но всё это было скоротечно, потому что в войсковом звене хирургии практически не было, а я стремился много оперировать. Мне хотелось масштаба, больших серьёзных операций. На волне сердюковского сокращения армии вернулся в Краснодар и сразу пошёл в ККБ №1. Работавший в то время замглавврача Анатолий Завражнов - сам в прошлом военный хирург - встретил с пониманием. Мне сказали: «Ждём завтра в шесть утра!», хотя рабочий день начинался в восемь. Видимо, хотели посмотреть, насколько организован. Я пришёл вовремя и, пока начальства не было, познакомился с отделением, с медсёстрами, посмотрел истории болезни, тактики лечения.
Шагать вперёд и наступать на пятки
- Пять лет в мединституте, интернатура, ординатура - на этом обучение врача кончается?
- Нет, конечно. Я, например, кроме основной специальности ещё и врач ультразвуковой диагностики. Плюс постоянные конференции, симпозиумы, курсы повышения квалификации, выезды за границу, обмен опытом. После того как наша клиника приобрела статус НИИ, научная деятельность ещё более форсировались - она занимает не менее 30% рабочего времени, на стадии патентования сейчас находятся и мои личные разработки. Через отделение проходит огромное количество пациентов - пять последних лет мы лидируем в России по количеству выполненных артериальных реконструкций, а это позволяет проводить огромное количество исследований.
- Как быстро меняются медицинские технология - есть ли сейчас такие, о которых вы в начале карьеры и не мечтали?
- Современная хирургия развивается стремительно: оптика, лазеры, современные материалы и аппараты, роботы и т.п. сейчас помогают врачу более быстро и эффективно проводить операции через микроскопические разрезы не оставляя видимых следов операции. Основные принципы сосудистой хирургии остаются неизменными, хотя появляются новые методики и подходы. Например, бурно развивается эндоваскулярная хирургия, когда вмешательство в сосуд происходит через небольшие проколы - пункции, а за ходом операции медики следят с помощью рентгеновского аппарата. Одним словом, делается упор на малоинвазивность, что уменьшает площадь раневой поверхности, снижает риски инфекционных осложнений и, как следствие, ускоряет выздоровление пациента.
- Если сравнивать отечественную, в частности, кубанскую медицину с передовыми мировыми образцами, то на каком уровне, на ваш взгляд, мы находимся?
- Мы шагаем вперёд и наступаем на пятки. Дело в том, что высокие технологии требуют больших затрат, и тут мы немного отстаём. Мы используем все передовые методы, но не в том объёме, в каком хотелось бы. При этом динамика позитивная - с каждым годом проводим всё больше высокотехнологичных операций. При этом уровень осложнений - основной индикатор качества нашей работы - остаётся низким, 1-5 %.
Ухватиться за соломинку
- Раз уж заговорили об осложнениях, то расскажите, как справляетесь с неудачными операциями. Всё-таки доктор - не бог, не всё зависит от него и даже если всё сделать правильно, пациента не всегда удаётся спасти…
- Каждый несчастный случай - личная трагедия хирурга, с этим сталкиваются все практикующие врачи. А в сосудистой хирургии риски особенно высоки, поэтому пациенты идут на операцию максимально обследованными. Но всё равно случаются осложнения. Каждое мы тщательно анализируем: разбираемся, как это произошло, как мы действовали, что ещё могли сделать и т.д. Раньше я очень впечатлялся неудачами, с опытом стал больше анализировать и пытаться заглушить чувство скорби, потому что оно мешает сосредоточиться, а это может отразиться на других пациентах.
- Павел Владимирович, на ваш взгляд, есть в медицине место чуду? Бывали ли в вашей практике случаи, когда человек выздоравливал вопреки прогнозам?
- Такое случается, хоть и крайне редко. Бывают безнадёжные пациенты, которые понимают, что хирургическое вмешательство - последняя соломинка, хватаются за неё и выкарабкиваются вопреки всему. Наверное, это можно назвать чудом. Многое зависит от настроя человека, доверия к врачу. Поэтому важно приободрить пациента, преподнести себя так, чтобы он полностью доверился тебе. И обязательно в первые сутки после операции, когда человек в реанимации, зайти к нему, передать привет от родственников, сказать, как они ждут - видели бы вы, как после этого глаза у людей загораются.
- Вы рассказываете пациентам, что будет происходить на операционном столе?
- Обязательно. Перед каждой операцией приглашаю пациента, беру бумагу и наглядно рисую ему, в чём проблема, что собираюсь делать, каковы риски. Объясняю, что в первоначальном плане возможны коррективы во время самого хирургического вмешательства. Пациент должен понимать, на что идёт - только тогда можно говорить о серьёзном отношении к своему здоровью. Когда всё объяснишь, человек знает, что его ждёт, что делать, как бороться с болезнью. Да и уверенность хирурга, за час до операции излучающего решимость и объясняющего чёткий план действий, внушает пациенту доверие. Не все, правда, хотят вникать - делайте, мол, что положено. Но лечение зависит не только от операции - если после вмешательства человек продолжает курить, не принимает прописанные препараты, не выполняет рекомендации, наша работа может превратиться в мартышкин труд. Например, выполнили мы высокотехнологичную операцию, рассчитанную на семь-десять лет, вернули к жизни, убрали боль, а больной возвращается через год, от него разит табаком. За границей с такими не церемонятся, просто отменяют следующие этапы лечения. Если человек сам не хочет думать и заботиться о своём здоровье, то врач хоть лоб себе расшиби - результата не будет.
- Хирург с одинаковым настроем идёт на рутинную операцию и какую-нибудь особо сложную?
- Нет, конечно, энтузиазм разный - от рутинных операций получаешь удовлетворение. А после редкой, эксклюзивной работы из операционной выходишь с чувством собственного достоинства, получаешь удовольствие.
- Можете вспомнить самую сложную операцию в вашей практике?
- Бывали операции опасные, когда жизнь человека буквально находилась в моих руках, бывали долгие, когда несколько бригад хирургов по девять часов трудились в операционной, так что одну не выделю. А запоминаются не операции, а пациенты, которые встали на ноги после тяжёлых болезней. Когда приезжают на осмотры, вспоминаешь, как выхаживали каждого.
- Говорят, что сердечно-сосудистые болезни молодеют - это правда?
- Да, и это удручает. Если раньше атеросклероз проявлялся после 50 лет, то сейчас он встречается и в 35-40. Причём такой тяжёлый, что волосы дыбом встают. Это обусловлено и генетической предрасположенностью, и образом жизни, и вредными привычками. Но, думаю, это изменится. Мне кажется, нынешнее подрастающее поколение ведёт более здоровый образ жизни, ответственнее относится к своему организму.
