Многие, устав от мирской жизни, в сердцах заявляют – «Уйду в монастырь!» Но попасть туда не так-то просто, не каждого туда и примут. В Краснодаре за всю историю города был построен и существует всего один монастырь – женский, он находится рядом с онкодиспансером. Создан был усилиями православной семьи – Ниной Кузьминой и ее сыном Юрием Дудиком на личные средства.
Нина Яковлевна почти всю жизнь проработала в нефтяной отрасли, является Почетным нефтяником, а когда отошла от земных дел, приняла постриг и стала настоятельницей монастыря в честь иконы Божьей Матери «Всецарица». Сейчас она игумения Неонилла. Юрий Евгеньевич – хирург-онколог, много лет проработал в онкологической клинике, был главврачом, является Заслуженным врачом России. О том, как прошлое влияет на будущее, что люди ищут в стенах монастыря и стоит ли верить в чудо, наш разговор с матушкой Неониллой.
Не каждого возьмут
Фатима Шеуджен, «аиФ-Юг»: Матушка, объясните, что для обычного человека уход в монастырь – спасение от мирских забот или осознанное решение?
Игумения Неонилла: Ели бы все те, кто идет в монастырь, делали это для спасения души, своего рода и рода христианского, то жили бы совсем по-другому. Настоящее служение – это и ограничения, и соблюдение заповедей, и покаяние. А вы видите, что творится? К сожалению, нас очень мало. Приходов, храмов много – у них уставы другие, практические мирские, а монастырей единицы – здесь надо от многого отказаться. Приходят к нам по разным причинам – кто-то хочет спрятаться под монастырскими стенами, бывают беженцы, кто-то приводит девочек, чтобы наставили на путь истинный. Мы можем приютить, но я к людям присматриваюсь. Действительно ли они хотят служить Богу или скрываются от жизненных неурядиц. Быть монахиней не так-то просто – отказаться от всего мирского, молиться. Наши монахини не трудятся на подворье, хотя у нас есть и пасека, и зарыбленный пруд, и грибочки выращиваем, и перепелочек. Для этого есть трудники, мы им за работу платим. Были времена, когда нас было 130 человек, но по разным причинам многие отсеялись и осталось всего 10. Но в этом ничего страшного нет. Я была в Греции в монастырях, они в основном малочисленные, и это нормально. Монахинь у нас мало, молиться – это очень тяжелый труд, но для тех, кто сюда пришел по велению сердца, – это радость.
Бог дал, Бог взял
– А как вы сами пришли в монастырь? Расскажите о своей семье.
– Я сама из многодетной семьи, у родителей было 9 детей, но осталось пятеро – остальные умерли. Несмотря на то, что детство пришлось на советское время, мы все верили в Бога. Иконочка у нас на чердаке была, куда мы по лестнице поднимались. Жили бедно, даже свечей толком не было. Мама в какую-то железную миску насыпала песок, конец ватки, обмакнув в масле, поджигала, ставила перед иконой, и мы молились. Икона та была семейной реликвией – с ней венчали наших папу с мамой. Прожили они вместе 64 года. Родители учили закон Божий и нам передали веру.
История у нашей семьи непростая. Отец был из богатой семьи. Невесту ему выбирали родственники, чтобы жена была хорошая, хозяйственная. Папа жил на хуторе Бойкопонура. А мама из станицы Старовеличковской. Она хорошо шила, красиво вышивала. О ее мастерстве было известно во всей округе. Вот она и приглянулась родственникам отца.
Вообще папин род из Воронежа. Прадед мой был владельцем крупного конного завода. Он со своими лошадьми объездил половину Европы, был в Париже, добрался до Канады. У него было семеро сыновей. И он дал наделы земли всем своим детям. Деду достался хутор Бойкопонура. То есть его земли доходили аж до Кубани. Кстати, подворье нашего монастыря находится рядом с рекой Понура, там, где исторически были земли моей семьи. Вот такой поворот судьбы.
У деда было большое хозяйство – земли было 150 га. Вручную они сеяли пшеницу, имели и наемных тружеников. К слову, они деда очень любили, так как он был справедливым, и крестьян никогда не обижал и не обделял.
Но так получилось, что он потерял все. В конце 30-х годов прошлого века началась коллективизация. По воспоминаниям мамы, сначала раскулачивали, вывезли практически все – вещи, хлеб, мясо. Дед, Алексей Семенович, увидев, что все, нажитое им, забирают чужие люди, сел на коня, схватил канистру с бензином и помчался в поле, где у него в амбаре хранилось отборное зерно. Он поджег амбар, чтобы врагам не досталось.
Настоящее служение это и ограничения, и соблюдение заповедей, и покаяние.
А чуть позже деда и бабушку арестовали. Вломились в дом, скрутили старикам руки и прямиком в товарняки. Дедушка просидел 25 лет в тюрьме в Магадане. А бабушка еще в дороге заболела чумой, ее просто выбросили из вагона. Впоследствии нам пришла бумажечка, где было написано, что она захоронена на озере Байкал, близ какого-то села. А дед, отсидев четверть века, вернулся. Здоровье его было сильно подорвано.
Но дело не только в хозяйстве, он растерял детей (некоторые его сыновья уехали за границу в двадцатых годах), потерял жену. С этой болью он жил всю жизнь.
Кстати, еще до ареста они с бабушкой пытались бежать в Краснодар. Перед этим он дал своему сыну (моему отцу) мешочек с золотыми монетами и сказал: «Яшенька, грядет большой голод (через 5 лет он и случился), эти деньги вам на хлеб!» Это он не для богатства дал, а чтобы выжить в тяжелые времена. Те денежки нас спасли. Мама их потихоньку меняла. Папа пошел работать землекопом на кирпичный завод, чтобы ему дали кусок земли. Они с мамой построили хатку. Сами саман делали, мы бедненько очень жили. Я родилась в январе 1941 года, за полгода, как напали фашисты. А в 1943 году Краснодар оккупировали.
Папа вырыл окопы, и там мы прятались. Потом отца забрали на фронт. У нас есть фотография, где мы все у папы на руках.
– Вы так хорошо знаете свою историю!
– В советское время об этом всем было принято молчать. Но мама мне все это рассказала, когда я стала взрослой и работала. В 1964 году я уехала в Тюмень. Стране нужна была нефть, чтобы хозяйство держать на плаву. На тот момент в моей жизни было смятение – я развелась, осталась с семилетним сыном на руках и решила уехать.
Сначала нас поселили в бараке, потом я уехала в Нефтеюганск. Конечно же, после солнечного юга условия показались ужасными – родителей рядом нет, денег нет, одежды нормальной нет. Было только желание работать, и была вера. Мама на тетрадных листках написала молитвы и наказала булавочкой прикрепить к одежде и молиться. Она спасала и помогала двигаться вперед. В Сибири был создан индустриальный нефтяной институт, я пошла туда учиться. Поскольку у меня уже было три курса торгового института, я сдала семь экзаменов и меня взяли на второй курс. Я блестяще окончила вуз. Жизнь стала налаживаться. Во второй раз вышла замуж, у мужа тоже был сын Сереженька, ровесник моего Юры, и мы зажили дружно.
Во время работы меня направили в командировку за границу по обмену опытом. Я не знала, что дед сидел. Тогда родители мне все рассказали и подумали, что мне не разрешат выезд. Но, на удивление, разрешение подписали. Папа заплакал, благословил и сказал: «Наверное, запрет сняли. Посмотри, дочка, как капиталисты живут».
Успокоиться душой
– Как относились к приемному сыну?
– Сереженька был полненький, а Юра худенький, и все думали, что он и есть приемный, – смеется Матушка. – Понятное дело, я старалась мальчика не обижать, уделяла ему больше внимания. И мне приятно, когда он сейчас говорит, что у него не было лучшего периода в жизни, чем когда жил с мачехой. Оба мои сына верующие.
В 1976 году мы вернулись в Краснодар, я перевелась в Краснодарнефтегаз. Когда уходила на пенсию, у меня общий стаж работы в нефтяной промышленности был 43 года. Но здесь случилась трагедия – очень рано муж умер от инсульта. Я его похоронила и сразу у меня мысль – надо уходить в монастырь. Дети взрослые, женаты, меня ничто не держит здесь в миру.
Но на работе меня не отпускали. Я отработала в Краснодарнефтегазе до 62 лет. А когда ушла на пенсию, получила акции, хотя, пока работала, жили мы небогато. На деньги, вырученные от этих акций, я решила построить монастырь.
Тогда мой сын был главным онкологом края, был депутатом и посодействовал, чтобы землю рядом с онкодиспансером отдали под монастырь. Я благодарна за это, с радостью занялась строительством. Возвели мы довольно быстро за два года (2001-2003). Передала монастырь в РПЦ.
– Матушка, насколько вера помогает человеку исцелиться? Ведь неслучайно монастырь построен рядом с онкоцентром.
– Когда сын был главврачом диспансера, часто рассказывал, что люди приходят с записанными молитвами, у кого в одежде спрятана, у кого в волосах. Им нужно место, где помолиться. Поэтому это место выбрали.
У меня был коллега Валентин Михайлович. Он был отличным специалистом, о таких говорят – нарасхват. Летал по всему Союзу и даже за границу, чтобы поделиться опытом. Настоящий нефтяник! Жена у него медсестра. Как-то он приходит ко мне и говорит: «Матушка, я умираю!» Я спрашиваю, что случилось? Оказывается, четвертая стадия рака, уже операцию провели. Мы с ним поговорили, я сказала, что надо верить, молиться, причащаться. Он как-то с недоверием отнесся, но я настояла – давайте попробуем. Признаюсь, сама очень переживала.
Прошло время, даже пару лет. Я собираюсь в Иерусалим, уже и автобус ждет, и тут звонок в дверь. Мне некогда, тороплюсь… А тут Валентин Михайлович – розовощекий, крепкий, со своей женой Тамарой. Зашли, он обнимает меня, благодарит – полная ремиссия. Я радуюсь и говорю – вас Господь исцелил, Вера спасла! Таких случаев немало. Люди приходят в монастырь с благодарностью. На иконах оставляют драгоценности. Однажды сняли – 7,5 кг золота! Отвезли на ювелирный завод, а на вырученные деньги построили все фундаменты на подворье. Получается, на людские деньги. А сейчас люди приходят туда молиться, набрать воды из святого источника, просто успокоиться душой.
