22 июня 77 лет назад началась Великая Отечественная война. Сегодня сложно представить, что происходило в головах школьников, которым сообщили о страшном событии. Георгий Орешкин из Краснодара рассказал «АиФ-Юг» о том, как повзрослел в свои 9-11 лет. Как учился прямо в госпитале, где умирали солдаты, как видел телегу с мертвыми телами за школьным окном, как попал на расстрел.
Телега с трупами
«Иногда спрашивают: боялись ли мы? Конечно, боялись, но не особенно при бомбёжках в укрытия бегали. Тем более - после того, как в трёх дворах от нашего дома бомба угодила именно в укрытие-щель. Погибли те, кто прятался от бомб. Да и не набегаешься туда-сюда. Ко всему привыкаешь», - рассказывает в своем письме Георгий Орешкин.
«В комнате полнейшая тишина. Все замерли, - продолжает Георгий. - Марья Ивановна тревожно переводит взгляд с одного ученика на другого. Как это - детям смотреть на такое? После того как ужасная повозка скрылась из вида, стали поднимать перевёрнутые в спешке ящики, листочки. Девочки хлюпали носами. Мальчики молчали. Уже взрослые, по 9-11 лет. Взрослости добавила жизнь в прифронтовой полосе.
Спрашивается: почему в классе вместо парт - ящики, вместо тетрадок - газеты? В родной школе разместился госпиталь. Там совсем было страшно. Солома на полу, лежали на ней умирающие. Кровавые бинты, кровь на стенах. Стоны, крики, мат. Там умер и Рубен Руис Ибаррури, сын генерального секретаря компартии Испании. Капитан, командир пулемётной роты. Смертельно раненный в Сталинграде, за исключительную храбрость он был представлен к высшей награде - Звезде Героя. Об этом мы узнали потом».
В той школе умирали от ран защитники. А дети всё равно должны были ходить на занятия. Им говорили, что обязаны учиться хорошо, ведь за них проливают кровь... Так и было всю зиму в 1942 - 1943-м: скамейки, ящики… Огрызки карандашей, газеты, на которых писали между строк. Учительница Мария Ивановна это «добро» собирала по людям, находила комнаты и уголки для занятий где придётся.
В тот день учительница сообщила время и место, где уроки будут завтра, и всех отпустила. Понимала: ничего, кроме страшной телеги с мертвыми, ребята не запомнят.
Ладони подставляли под пули
Фронт катился на Запад. Для учебников и тетрадок (если они у кого были) школьникам служили сумки от противогазов и старенькие офицерские планшеты. Редко у какого мальчишки такие «портфели» не были набиты патронами. Любимое времяпрепровождение после уроков - это поиски патронов и артиллерийского пороха.
Порох из снарядов был похож на макароны и добывать его было труднее. Раньше, как война с боями отодвинулась, в окрестностях попадались даже винтовки без прикладов - обгоревшие или обломанные. Пока взрослые не прознают и не отберут - стреляли в лягушек. Порох жгли. А как же: «макароны» извивались по земле змейками. Девчонки боялись и визжали.
«Взрослые очищали округу от опасного военного хлама, - пишет Георгий. - Наши возможности для «вооружения» существенно снизились, а стрелять хотелось. И придумали мы приспособить для стрельбы минный боёк, в резьбу цилиндра которого придумали вкручивать патрон, всё равно какой, от пистолета или автомата… Что-то проволокой прикрутили… И отлично конструкция эта бабахала!
Счастье мальчишеское недолго длилось. Один патрон заартачился. Осечка за осечкой. Обидно! Но надо же его доканать... Если не стреляет, то хоть подурачиться, нервы пощекотать. И начали мы по очереди под пулю ладони подставлять. Один подставляет, другой стреляет. Осечка, снова осечка. Моя очередь. Куда деваться? Не трусливей других!
И вот товарищ оттягивает боёк. И не знаю, как случилось. Но в последний момент я руку отдёрнул. И тут же - выстрел!
Все ошалели. Что могло бы быть со мной? Мы же знали, что пацану с соседней улицы руку оторвало - в мине ковырялся, а другому глаз выбило. Пришло осознание, что всякому дурачеству должна быть мера. Свою стрелялку мы тут же выбросили. Мне повезло, остался невредимый. Но сколько их - детей войны, ставших инвалидами…».
Что б оправдался перед Родиной
«По законам военного времени «самострелы» приговаривались трибуналами к высшей мере наказания - расстрелу. Если кто не знает, «самострел» - это боец, который сам себе наносит лёгкую рану, пытаясь попасть в госпиталь. Нам, пацанам, откуда-то стало известно, что скоро такого будут казнить. Прослышали и про место, где приговор приведут в исполнение. Видеть подобного нам не приходилось, и мы решили спрятаться и посмотреть что да как, - продолжает рассказчик.
Конвой привёл осуждённого. Он был в нижнем белье - в кальсонах и рубашке. Левая рука забинтована, бинт в крови. Поставили его к стенке танкового окопа - укрытия под кронами деревьев. Мальчишки, затаясь, дрожали от страха, но интерес превыше. И вот командир зачитывает приговор, отдаёт приказ отделению: «На изготовку!». Стволы подняты и нацелены. Приговорённый к смерти белее исподнего. Качается, закрыв глаза. И вот команда - не «пли», а «отставить!». Командир читает второй приговор - о замене расстрела на отправку на передовую в составе штрафбата - с учётом раскаяния о совершённом поступке. Немедленно, с раненой рукой, без лечения, чтобы смог оправдаться перед Родиной.
«Осуждённый тогда поднял голову, не веря своим ушам, - вспоминает Георгий Орешкин. - У него появилась надежда, точнее, тень надежды на жизнь. Даже мы, мальчишки, понимали, что надеяться на хорошее, да ещё с живой раной, да в штрафном батальоне… это нужно родиться в рубашке. Тем не менее, он ожил, повеселел.
А нам только потом стало ясно, почему нас, лазутчиков, «не заметили» на «расстреле». Было бы по-настоящему, нас шуганули бы».
В школе умирали от ран солдаты, а дети всё равно должны были ходить на занятия. Им говорили, что обязаны учиться хорошо, ведь за них проливают кровь...
Присылайте свои истории на почту red-aif-kuban@mail.ru, становитесь героями «АиФ-Юг».
14 тысяч человек участвовали в акции «Свеча памяти» в Краснодаре 
Картошка в юбке и гул мотора. Дочь пограничника о том, как пережила войну 
Кусочек хлеба для одноклассника. Воспоминания ветеранов, записанные детьми 
Орден в каблуке. Поисковики о том, как возвращают имена погибшим воинам