Однажды в больничной палате Лилия Семенюк из Ейского района Кубани встретила участника Великой Отечественной, который ухаживал за женой. Разговор с ним о Родине и Победе стал основой рассказа, присланного нам.
Ордена ветерана
Мы ничего не спрашивали. Но от его молчания хотелось сорваться в крик, оторвать его от стула, заставить ходить, говорить, просто… жить. А он, хотя нас в палате было четверо, ничего не видел, ничего не слышал. Глаза его, с остановившейся болью, застыли на лице пожилой женщины, которая лежала перед ним на больничной койке. Только редкие вздрагивания век да слабое дыхание подтверждали, что в ней ещё теплится жизнь. Он был усталый, одинокий, убитый горем. И хотя старик физически не казался слабым, тем не менее, хотелось мне его приласкать, погладить по голове, как ребёнка утешить.
Я почувствовала, что от переживания за него у меня начало покалывать в висках. Встала, прошла в угол к крану, запила таблетку водой и вдруг… услышала его голос. Он попросил пить. Это были первые слова за сутки пребывания его в нашей палате. Я торопливо подала стакан с водой - он выпил. Поблагодарил глазами. И снова устремил свой горестный взгляд на женщину.
- Вам помочь? Может быть, что-то нужно? Только скажите! - чтобы отвлечь его от тяжёлых мыслей, я сама заговорила с ним, предложила свою помощь.
- Благодарю… Мне ничего не надо. Вот если б… моей Даниловне…
Старик с благодарностью взглянул на меня, и вдруг губы его дрогнули, лицо сморщилось, и он заплакал.
- Даниловна… моя… Даниловна… жёнушка моя, - стал приговаривать, давясь слезами, заботливо поправляя на ней сбившуюся простыню. - Сколько ты для меня сделала! Голубушка моя, жизнь моя!
Он плакал по-мужски тяжело, призывал её очнуться, обращался к Богу, моля продлить её жизнь взамен на свою. Смотреть на убивающегося от горя мужчину у меня не было сил.
Я снова поднесла ему стакан с водой, соседка по больничной койке дала ему успокоительную таблетку. Мы заставили её выпить. Через несколько минут он успокоился. Поднявшись со стула, заботливо поправил подушку под головой жены, подоткнул края простыни под её ноги, ласково погладил её по щеке, затем старческой походкой подошёл к окну, открыл фрамугу.
В моём роду пять мужиков погибли на этой проклятой войне! И прадед, и дед, и трое маминых братьев.
И мы, две подруги по несчастью, обрадовавшись перемене климата в нашей палате, облегчённо вздохнули, заговорили между собой. Наконец-то услышали движение уличных шумов, чириканье воробьёв, шелест деревьев под нашим окном. Обратили внимание на солнечные зайчики, игривым золотистым цветом осветившие орденские планки на пиджаке, висевшем на спинке стула.
Я подошла к старику и стала рядом.
- Простите! Вас как зовут? Меня Антонина Васильевна, - представилась я, чтобы отвлечь старика от горьких дум. - Скажите, пожалуйста, я не ошибаюсь: вы кавалер двух орденов солдатской Славы?!
- Не ошибаетесь. А зовут меня… Фёдор Петрович Шев... Впрочем, фамилия моя ни о чём вам не скажет, - задумчиво ответил старик. Но я заметила перемену в его глазах… Они ожили.
- А вы расскажите нам, Фёдор Петрович, о своих подвигах. Расскажите, за что получили высочайшие награды Родины? Как вы понимаете слово - Родина? Что такое Победа? - спросила я.
Знаки предупреждения
Старик помолчал, и я уже подумала, что ему не до воспоминаний, когда он вдруг заговорил:
- Вас… Антонина Васильевна… привлекли мои награды как младенца разноцветные игрушки? - строго спросил он, присаживаясь на стул.
- Нет, нет! Что вы?! Я не ради праздного любопытства! В моём роду пять мужиков погибли на той проклятой войне! И прадед, и дед, и трое маминых братьев. А бабушка, не дождавшись сыновей с фронта, умерла от горя. Из четырёх её детей только моя мама и осталась в живых. Так что, по большому счёту, мне война тоже задолжала, Фёдор Петрович.
- Не обижайтесь, барышня, - твёрдо выговорил он слова, пытливо вглядываясь в меня. - И простите. Среди людей встречаются такие, для которых джинсы, жвачки, пепси и другие заграничные безделушки гораздо дороже памяти о павших за Родину солдат. Они глумятся над их могилами, оскверняют символы нашей Победы, и мне стыдно за их беспамятство. Плакать хочется оттого, что не добили мы тогда фашистов.
Он умолк, а я не знала, что ответить ему ,и тоже молчала. К сожалению, старик был абсолютно прав.
- Не буду я вам рассказывать о своих подвигах. Не было их у меня, - продолжил он. - Да и не подвиги это были вовсе. Обычная кровавая работа на войне. Если не убьёшь ты - убьют тебя. Разница лишь в том, кто из противников оказался проворнее и посильнее. И не за Родину воевал я, женщина. Я за свою жизнь воевал. Там, в пекле, некогда думать о Родине, о родных и близких. Там идёшь и убиваешь. А не успел - убьют тебя. И только потом, уже отойдя от боя, начинаешь вспоминать родных, думать о земле своей, о доме, о погибших товарищах, и осознаёшь, что это всё и есть Родина, и без неё мне не жить, и её надо защищать, и если не я, тогда кто? А что подвиг? Красивое слово! И его придумали писатели. А в самой-то сути подвига ведь изначально заложена смерть, барышня. Ведь она главенствует там. И чего ж там красивого? Над кем эта горбатая старуха занесёт свою косу, вот тот и совершил настоящий подвиг, ибо своей жизнью спас братьев по оружию и Родину тоже. А воинские награды фронтовиков - это знаки. Знаки предупреждения тем, кто снова захочет нашей землицы; тем, кто не оставил мечты о покорении русского человека. И запомни, женщина, пока мы, фронтовики, живы, пока мы носим свои ордена, на нашу Родину никто не нападёт. И вот эти награды наши (он указал на свой пиджак) пугают их. Си-и-льно пугают! Ибо каждая из этих железячек на груди ветерана - это десятки, а то и сотни уничтоженных врагов земли нашей русской. И они там (он махнул рукой на Запад) помнят об этом…
Цена Победы
Рассуждая как бы с самим собой, он продолжал:
- Вы спрашиваете, что такое Победа в моём понимании? Конечно, это народный праздник! Это свобода, это мир, это радость, это гордость за свой народ и свою Родину. Но, с другой стороны, Победа и не праздник вовсе. Победа - это итог горя моей Отчизны. Это трупы после бойни, зарытые в воронках, в окопах и… брошенные в поле. Это слёзы вдов и осиротевших детей. Это руины городов и деревень. Это постаревшие обелиски, - с тихой болью в душе говорил Фёдор Петрович. - Победа - это не блеск орденов и не шествие с флагами и транспарантами по улицам городов. Нет! Победа - это цена! Цена крови, цена жизней людей. Страшная цена воинской славы моего поколения. Это стон и плач земли моей русской.
Старик вдруг смолк. Опустив голову на грудь, он глубоко задумался и, казалось, забыл про нас. А мы с Надей боялись пошевелиться, чтобы не нарушить его мысли.
- Что притихли, барышни? - спросил он, по-стариковски медленно поднимаясь со стула. - Разочаровались в собеседнике?
Он впервые за эти дни улыбнулся. Взял с окна газету, вслух прочитал заголовок: «Пусть земля им будет пухом!». И не ожидая от нас ответа, присел возле своей Даниловны, надел очки и стал читать.
Мы молча наблюдали за ним. Вот он отложил газету в сторону, снял очки, и я заметила, как по его щекам потекли слёзы. Уже потом, взяв ту газету, я поняла, почему он плакал. В ней говорилось о найденном в лесу захоронении неизвестных советских солдат, не вернувшихся с войны. И старик, очевидно, вспоминал своих боевых товарищей. Спустя пару дней, когда летний день только загорался, очнулась его Даниловна. Радости старика не было предела. Он суетился вокруг неё, кормил из ложечки. Он подставлял ей судно и выносил его. Он помолодел лет на пятнадцать! И на мои неоднократные попытки помочь ему отвечал радостным отказом. Он сам её выхаживал.
Через несколько дней старушку выписали. Фёдор Петрович приехал забирать свою жену с букетом красных роз, при всём своём военном параде. И хотя новый костюм от множества его боевых наград ощутимо гнул ему плечи - судя по его радостному виду - ноша эта не тяготила его. У него был праздник! Жена выжила!
