На конкурс «Война глазами детей» поступают десятки писем. Каждое из них - это страница истории. «АиФ-Юг» публикуем письмо Лидии Лукашенко, которую война неожиданно застала на Кубани.
Приехали в гости и остались
«Мы получаем «Аргументы и Факты» с первого номера, - пишет Лидия Лукашенко. - В каталоге заинтересовались названием, выписали, интерес остался на всю жизнь, не пропустили ни одной подписки. Вот уже несколько лет читаю в региональном приложении письма, представленные на конкурс «Война глазами детей» и хочу сказать «спасибо» редакции за интерес к этим воспоминаниям. Они тревожат память, заставляют сопереживать. Хочется поделиться и своей историей.
Я родилась в Батуми в 1937 году, но в годы Великой Отечественной проживали на Кубани, в станице Имеретинской Апшеронского района. Так получилось, что накануне мы с мамой приехали в гости к маминой сестре Ефросинии Лотиди и к моему крёстному дяде Мише. Папа должен был приехать позднее, но через пять дней после нашего прибытия на Кубань грянула война. А уже вечером 22 июня 1941 года отец оказался на границе с Турцией - он служил пограничником.
Так мы и остались жить в семье Лотиди. В станице проживало много греков, многих из них в августе 1942 года выслали. Наши родственники тоже оказались в их числе. После долгого пути и лишений они оказались в Северо-Кокчетавской области. А мы с мамой остались жить в их доме.
…В станицу первыми вошли румыны. Они были голодные, выгребли в доме и погребе всё съестное. Не осталось даже ни одной свёклы. Мы стали голодать. Выживали с большим трудом. Кто-то с нами делился чем мог, мама меняла вещи на еду, пыталась что-то шить людям. Нам, как и многим, помогал лес. Мы собирали там лебеду, мама добавляла её в картошку и готовила «картофляники». Иногда, на столе появлялась мамалыга».
Пистолет и конфета
«В окрестных лесах воевали партизаны, - продолжает Лидия Лукашенко. - Немцы взяли в плен двух мужчин. На площади построили виселицу. Людей выгнали из домов смотреть на казнь. Мама все отворачивала меня и закрывала лицо юбкой. Было очень страшно. Да и все время, пока фашисты стояли в станице, чувство липкого страха не оставляло людей.
Однажды знакомая моей матери упросила отпустить меня к ним с ночёвкой. Вечером в доме Козубовых (так фамилия знакомой) в большой комнате накрыли длинный стол и накрыли белой скатертью. Чего там только не было - хлеб, разнообразная еда. За столом сидели немцы в чёрной одежде, они что-то праздновали.
Меня, маленькую, привели в эту комнату, поставили у проёма двери и предложили спеть (признаюсь, в детстве я любила «выступать»).
Но тут успела спеть одну частушку: «Раскололась верба на четыре части, хорошо на свете жить при советской власти».
Немцы стали кричать, ругаться. Кто-то вскочил, стал размахивать руками. Сидящий напротив меня немец достал пистолет, направил дуло на меня. Но сосед рукой оттолкнул его в сторону, и выстрел пришёлся в стену. Женщина, которая привела меня, схватила меня и закинула на русскую печь.
Утром мимо печи проходил немец и разворачивал на ходу конфеты. Они были кругленькие, как таблетки, оранжевого цвета, сложены столбиком. Одну из них он протянул мне.
На моём платье было два кармашка. Я этот леденец пробовала на вкус и перекладывала из одного кармана в другой, берегла для мамы. Как-то услышала от неё, что она страдает изжогой, а сладкое или семечки могли бы ей помочь.
Когда я отдала конфету маме, и она её рассосала, я стала плакать, а потом мы расплакались вместе. Страшное было время, голодное».
Молитва помогла
«При доме имелся огород, в дальнем углу которого была прикрытая ветками яма - мой наблюдательный пункт, а также это было место, где мы с мамой прятались, - вспоминает Лидия Лукашенко. - Заслышав звук немецкого самолёта, я звала маму. Самолёты летали часто - Краснодар находился не так далеко. В тот день, который мне особенно запомнился, возле калитки стоял танк, ярко-зелёного цвета, а с одной стороны нарисована красная звезда. Возле него стояли солдаты, но разговаривали на не совсем понятном языке, потом сказали, что это были чехославаки.
Мама была во дворе и на печи, которая стояла перед деревьями, пекла картофляники. Я же, услышав звук немецкого самолёта, стала звать маму. Она чуть задержалась, чтобы перевернуть лепёшку. Потом побежала ко мне по диагонали по всему огороду, я уже находилась в спасительной яме. Но споткнулась и упала. Самолёт летел очень близко к земле и строчил как из пулемёта. Я испугалась, прижалась к земле и расплакалась - что же стало с моей мамочкой?
Очень долго не могла сдвинуться с места. Через некоторое время в огороде появились солдаты, они подняли полуживую от страха маму и повели обратно во двор. На ней не было ни царапины! А рядом с тем местом, где она лежала, потом обнаружили много пуль. Мама призналась, что она всё время шептала молитву.
Я леденец пробовала на вкус и перекладывала из одного кармана в другой, берегла для мамы. Как-то услышала от неё, что она страдает изжогой, а сладкое или семечки могли бы ей помочь.
Ну и одним из счастливых моментов был, наверное, тот, когда немцы драпали. До сих пор перед глазами стоит такая картина - по косой дороге на взгорок едет машина, задний борт открыт. Один из немцев бежит за ней, пытается запрыгнуть, а стоящие в кузове смотрят на него и не хотят помогать…
С тех пор прошло много лет. А я до сих пор не могу смотреть фильмы, в которых стреляют. Тут же вспоминаю немца, направившего дуло пистолета на меня, и меня охватывает тот детский животный страх».
