Краснодарский край, 5 апреля – «АиФ-Юг». В Надежненском сельском поселении Отрадненского района находится музей Ленинградского блокадного детского дома № 26. Его создатель и руководитель – местная жительница, старейший в крае работник культуры Нина Семеновна Долгополова. Когда-то именно она спасала блокадную детвору.
По обочинам дороги мелькают указатели: Отрадная, Спокойная, Передовая, Упорная, Надежная.
Ученые, специализирующиеся в топонимике, утверждают, что названия станиц отразили благожелательное настроение и мечту о грядущем покое и счастье казачьих первопереселенцев и солдат регулярной армии.
Они основали здесь линейные укрепления. Я же пытаюсь представить другое: каково было детям, что двигались по этой самой дороге семьдесят лет назад – весной 1942 года.
Тогда несколько ленинградских детских домов отправили своих воспитанников на юг. Они осиротели, но чудом выжили в первую блокадную зиму.
До Армавира маленьких ленинградцев доставили поездом. Дальше им предстояло добираться своим ходом. Большую часть дороги они прошли пешком. Самых ослабевших везли на подводах местных жителей.
– Двадцать девятого апреля мы добрались до Отрадной, – вспоминала позже Эльга Минеева (Бертина), которая тоже была в этой группе. – Встречать нас пришло очень много людей. Женщины плакали. И еще запомнилось, что в этот день нам дали наесться досыта.
Районный центр не мог вместить всех эвакуированных. Сто двадцать восемь человек направили в станицу Передовую, восемьдесят четыре – в Попутную, семьдесят – в Надежную. Так началась история спасения маленьких граждан великого города, которая потребовала мужества, доброты, самоотверженности, а порой и самопожертвования от жителей кубанского предгорья.
Во всех этих станицах нашлись добрые люди. Нина Семеновна Долгополова – одна из этой славной плеяды, коей выпало дожить до наших дней.
Блокадные заморыши
На крутом пригорке в самом центре Надежной стоит крепкое здание с белеными стенами. Ныне это музей Ленинградского блокадного детского дома № 26 Надежненского сельского поселения. Когда-то здесь располагалась станичная школа.
Сюда и поместили в сорок втором маленьких беженцев.
– Тощие, страшные заморыши, – вспоминает Нина Семеновна первые минуты встречи.
Она, голоногая девочка, стояла среди небольшой толпы, что собралась на этом самом пригорке. Дети дружно поздоровались. Оказалось, они знали, что должны держаться вместе, чтобы после войны коллективом вернуться в Ленинград.
Так наказывала им учительница, та самая, что взяла на себя руководство их спасением. Но на вокзале в Армавире ее силы иссякли. Она умерла и была похоронена там на кладбище.
Однако, по словам Нины Семеновны, после победы ленинградцы – то ли дети этой учительницы, то ли родня вывезенных ею ребят, то ли они сами, когда выросли, – отыскали ее останки и перезахоронили в городе на Неве.
– Что вы будете делать у нас? – спросила тогда сквозь слезы одна из местных женщин.
Мальчик постарше замешкался с ответом, но на помощь ему пришел товарищ.
– Будем работать. Вон у вас какие поля! Такой садик красивый! – сказал он с интонацией хорошо воспитанного интеллигентного ребенка.
Нина Семеновна хорошо помнит, как она вместе со станичной ребятней засмеялась в ответ. Мол, вы-то наработаете! А кто-то из взрослых зарыдал в голос.
С этого дня и стали протаптываться тропинки к школе. Несли в узелках и кринках что было в хатах съедобного. Говорят, хозяйки стали и обеды готовить с «припуском». Особенно слабеньких детей разбирали по хатам, чтобы «выкохать».
Беда, что ко второму военному году у них самих достаток уже был невелик. С горьким вздохом вспоминали они былую зажиточную жизнь. Жаль, что таковой на их долю выпало немного.
Но накануне войны станица после всех потрясений – расказачивания, раскулачивания, голодомора – вновь стала набирать силу. Крепчали и колхозы, созданные как в самой станице, так и на окрестных хуторах.
– Но тогда я не очень много внимания уделяла ленинградцам, – признается Нина Семеновна. – Я не знала, какой поворот готовит нам судьба.
Отцовские наказы
Хозяйка музея водит нас от экспоната к экспонату по классам бывшей школы. Небольшого росточка, быстрая в движениях, с ярким взглядом не потухших с годами глаз, она никак не тянет на свои восемьдесят с гаком.
Зато, если вглядеться в размытый временем коллективный снимок учеников местной школы, легко узнать ее в девочке-подростке, какой она была в 1942 году, той, что, в красном галстуке, стоит крайней справа в предпоследнем ряду.
Нина не снимала и не прятала свой пионерский галстук даже тогда, когда немецкие войска вплотную приблизились к предгорьям Кавказа. Ведь ее отец, председатель одного из колхозов, был убежденным коммунистом.
В начале тридцатых семья Шматько (такова девичья фамилия героини) переехала в Надежную из Ставрополья, когда отец по партийному призыву был мобилизован для участия в коллективизации. Своих детей Семен Иванович воспитывал в духе революционной романтики.
День, когда Нину приняли в пионеры, стал одним из самых ярких и счастливых впечатлений ее детства.
– «Нина, посмотри на меня», – сказал мне отец, поставив меня перед собой, – рассказывает седая женщина, поправив лихо заломленный беретик. – «Запомни, ты должна стать настоящей пионеркой. Носи красный галстук и будь достойна этой высокой чести. Ведь его цвет – символ крови, пролитой героями революции за счастье трудового народа».
К концу лета сорок второго стало понятно, что фронт приближается и к их тихим местам. Тревога сгущалась. Но к этому времени Семен Шматько придумал новую, всецело увлекшую девочку, игру.
– Это будет наша с тобой военная тайна, – сказал он дочери, посылая ее отнести записки кому-то из односельчан. – Тайна коммуниста и пионерки…
Полная сирота
Четырнадцатого августа фашисты вошли в Надежную. Отец и еще несколько мужчин накануне, ночью, покинули свои дома. Вскоре по станице поползли слухи: в горах появились партизаны. А тихая и не крепкая здоровьем мать вдруг стала исчезать с подворья.
В это опасное время Домна Григорьевна почему-то стала ходить по станице якобы в гости. Добиралась даже до дальних населенных пунктов, чтобы проведать знакомых. За полночь сквозь сон детям мерещился стук в дальнее окошко.
Вскоре о партизанах заговорили настойчивее. Мол, где-то на дороге обстреляли машину с оккупантами. На соседнем хуторе казнили полицая-предателя. Но стук в окно больше не раздавался. По первому снегу, а он лег раньше обычного, заметно волновавшаяся мама отправила Нину на дальнее колхозное поле – собирать высохшие початки кукурузы.
Их не успели убрать до оккупации. Теперь они могли бы стать подспорьем в полуголодном существовании.
Девочка знала это место. Но ей было страшно идти по голому заснеженному лесу, ведь на дно торбы мать сунула какой-то исписанный листок бумаги, наказав ни в коем случае никому его не показывать.
Вдруг на белом склоне появилось несколько черных фигур. Нина в ужасе остановилась.
– Доченька, – услышала она родной голос.
Вместе с отцом приближались несколько знакомых ей казаков. Нине еще несколько раз довелось доставлять в отряд разведданные, осуществляя связь с подпольщиками.
– Беги что есть мочи. Нигде не останавливайся. От этого зависит жизнь людей, – каждый раз наказывали ей родители. Один – в горах, другая – в станице.
– И я бегу сколько надо, – вспоминает ныне пожилая женщина.
Активность партизан не могла не вызвать ответной агрессии оккупантов. Отец решил не рисковать Ниной и оставил ее в отряде.
– Немцы были в станице, совсем недалеко от нас, а мы – в лесу. Тогда и зима выдалась морозной. Было очень холодно. Больше всего хотелось разжечь костер, – продолжает свой горестный рассказ Нина Семеновна, – хотя бы руки немного погреть. Но нельзя.
Я всегда была с бойцами, пела для них и плясала, а они аплодировали.
Все, что связано с отцом, живо для героини, как и много лет назад. Но вдруг набежавшая тень гасит солнечный отблеск на лице Нины Семеновны:
– А потом отец попал в лапы к врагу. Наверное, кто-то предал. Партизан увезли в Отрадную. Я не знаю, как их там мучили, что там с ними делали, но когда вывели на крыльцо, папа вырвался и застыл, глядя в небо.
Потом он закричал: «Нина, где моя Нина? Люди добрые, помогите!».
Семена Шматько расстреляли на площади. Он и поныне остался в памяти земляков – молодой, красивый и энергичный. Он умел жалеть людей и очень любил детей. Потому и таскал для них в карманах нехитрые лакомства. Иногда – просто орехи или сухарики.
Узнав о гибели отца, Нина закричала во весь голос. Ей казалось, что вместе с ним погиб весь мир. Ее мать не смогла пережить потери мужа. Как она, полная сирота, дождалась освобождения, Нина Семеновна не рассказывает. Сразу
же после прихода наших она отправилась в военкомат.
– Возьмите меня в армию. У меня есть боевой опыт.
Я должна мстить врагам, – объясняла она военкому. – Жалеть обо мне некому. Я одна на белом свете.
Комиссар поглядел на худышку небольшого роста, которая казалась совсем ребенком. Но было в ее глазах что-то такое, что и заставило его предложить:
– Иди-ка в детский дом, который в вашей станице, к ленинградским сиротам. Помоги им. Там сейчас труднее, чем на фронте.
По страницам легенды
Положение было действительно ужасающим. Как они пережили оккупацию? На этот вопрос сегодня никто толком ответить не может. Блокадников кое-как общими усилиями выходили за лето и осень. Но зимой голод пришел и в казачьи семьи.
Фашисты запрещали кормить приезжих. Искали среди них евреев. Особенно зверствовали полицаи.
За укрывательство и недоносительство грозили смертью всей семье. Но многие все-таки рисковали собой и своими детьми, укрывая беженцев.
Поступать иначе жители считали ниже своего достоинства.
В подтверждение этого сотрудники Отрадненского историко-археологического музея рассказали о реальном факте, который был широко известен в их районе в военное время.
Дело было так. Последнюю группу эвакуированных успели доставить в Армавир, когда враги уже подступали к городу.
Встречать ее отрядили старика с телегой. Пока они добирались до Отрадной, станица была оккупирована.
Пришлось двигаться дальше. Их кормили, пускали переночевать. Но принять двадцать человек, среди которых было много «чернявеньких» мальчиков-подростков, не рисковали. Те слишком бросались в глаза среди казачьей детворы.
Так они дошли до села Бесленей на границе с Карачаево-Черкесией и остановились на площади. Возница, который не соглашался оставить своих подопечных, попросил о встрече со старейшинами. Те к нему вышли.
Говорят, старый казак их ни о чем не просил. Просто обрисовал ситуацию. Вскоре детей разобрали по домам. Обрили наголо, переодели. Наказали молчать. Оказалось, что их, черноглазых, с первого взгляда и не отличить от горцев.
Не смог сделать этого и офицер из комендатуры. Куда он ни приходил вместе с полицаем-переводчиком, навстречу выходили один за другим дети. Все назывались мусульманскими именами. А старейшина пояснял: мальчики в соответствии с кавказскими обычаями воспитываются в горных селениях, поэтому по-русски не говорят.
Подросшие и окрепшие юноши ушли из аула после освобождения Кубани.
Как сложились в дальнейшем их судьбы – не известно.
Говорят, подобные истории случались и в других аулах и хуторах.
Сохранили всех детей и в Надежной. Для этого их держали в школе, наглухо заклинив двойную тяжелую дверь черенками лопат. Ребят не выпускали ни под каким предлогом.
– Может, они там все уже померли. Уж очень зараза у них была сильная, – лукаво объясняли нагрянувшему в Надежную из районной комендатуры фашистскому патрулю. – А может, их уже где и сховали в горах.
Правда, в воспоминаниях ленинградки Галины Беленко, одной из воспитанниц детского дома, сохранился страшный эпизод. Полицаи случайно остановили девочку из числа эвакуированных. Она была очень маленькой, слабенькой и робкой.
Ребенок привык доверять жителям станицы. Подкормили они девочку или запугали – неизвестно. Но она указала им на свою подружку. Та была другой национальности и не скрывала, что ее отец – коммунист и офицер Советской Армии.
Полицаи схватили ее и повели в ближайший лес на расстрел. Девочке удалось убежать. Кто ее потом прятал – так и осталось неизвестным. Никто не узнал и имя «предательницы».
Труднее, чем на фронте
Нине исполнилось четырнадцать, когда она переступила порог детдома в качестве пионервожатой. Она была старше большинства воспитанников всего-то на два–три года. От самых маленьких ее отделяли лет пять.
Это потом пришли туда военрук и другие воспитатели.
Зимой 1943 года они были вдвоем – Нина и директор детского дома Мария Яковлевна Мещерякова.
– Умница неповторимая, – так отзывается сегодня о своей наставнице Нина Семеновна.
– Такого ребенка я еще не встречала. Милая, добрая.
А какая у нее душа открытая! – скажет позже Мария Яковлевна о своей подопечной на юбилее станицы.
Эта женщина и эта девочка взвалили на себя ответственность за семьдесят сирот, не приспособленных к деревенской жизни.
«Наверное, никто из нас до конца своих дней не сможет забыть вас. В тяжелое для всей страны время вас послала нам сама судьба.
Наше положение было столь ужасно, что его даже трудно выразить на бумаге» – так в письме, адресованном Долгополовой, вспоминает давно минувшее та же Галина Беленко. Детский дом сильно обнищал. Дошло до того, что старшие мальчики и девочки стаскивали с младших простыни и одеяла, потом ходили по дворам и меняли на кусок кукурузной лепешки – чурека.
«По пути в столовую была церковь. Она, как и кладбище, стала местом нашего пропитания и выживания. Такое нужно испытать на себе, чтобы понять, как мы выпрашивали эти кусочки съестного. Как воровали с могилок поминальные яички или пирожки, которые принято там оставлять.
«Грех, грех», – грозили нам старухи, сами зачастую голодные, – читаю это письмо, а спазм перехватывает горло. – А еще я помню, как однажды утром мы увидели над зданием сельсовета красный флаг. Это было 9 мая 1945 года. Победа!».
– До этого дня не дожили 350 солдат, ушедших на фронт из Надежной. А сколько надежненцев пропало без вести?! А сколько вернулось калеками?! – Нина Семеновна не оправдывает своих земляков. Она просто объясняет горькую и непричесанную правду этих воспоминаний, которые способны шокировать наших современников, привыкших к отредактированным мемуарам.
А я, между тем, продолжаю читать аккуратно собранные, сообразно с музейными правилами, листы и листочки, исписанные разными почерками. Почти в каждом встречается фраза, обращенная к Нине Семеновне:
«С вашим появлением жизнь стала меняться в лучшую сторону». Спасение детей складывалось из маленьких шажков, каждый из которых требовал усилий.
– Любого ребенка купала – и мальчика, и девочку, и подростка – только я. Щелоком. Раствор нужно делать жиденьким. Тогда он не будет жечь кожу. А раны у детей были. Была короста. И я их лечила, а потом купала и снова лечила,
– Нина Семеновна горестно качает головой и, не найдя слов, добавляет: – Такие были мои детки, ты бы их видела, зайчики мои! А еще у нас в лесу был прекрасный сад. Дети там прямо на глазах росли и крепли. Костер разведут, мерзлой картошечки напекут. Без соли, без огурчиков. Одна картошка. Потом качанчика два – три сухой кукурузы сжарят или испекут. Мы их потрем на железной терочке и давай в котелке варить. Вон он до сих пор хранится в музее.
Долгополова, не склонная к сюсюканью, и спустя десятилетия говорит обо всем, что связано с едой, в уменьшительно-ласкательной форме. С тем уважением, которое свойственно людям, не понаслышке знающим цену хлебу насущному.
Проблему его отсутствия помогли тогда если не решить, то хотя бы частично восполнить колосья, в спешке отступления оставленные на неубранных колхозных полях. С приходом тепла вожатая организовывала выход туда всех детдомовцев.
А уж какая радость была, когда поспела первая морковка!
Надежда возвращается
Нина Семеновна рассказывает про своих деток, а сама машинально поглаживает белоснежное, с затейливой вышивкой, белье на детских кроватках. Это музейные экспонаты. Тогда же о таких могли только мечтать. Белые колечки появились спустя годы.
Традиционному рукоделию девочек обучали местные женщины. Так что вышивка – двойная память: и о ленинградцах, и о народном художественном творчестве.
Вообще, станичные мастера-умельцы заметно облегчали тяжелый быт детей. Их изделия тоже входят в экспозицию. Например чудо-бахилы.
– Одежды ведь не было совсем, – поясняет Нина Семеновна, заметив мой к ним интерес. – Босиком ходили до осенних заморозков. А потом старики стали шить чуни. Лапти, как называли их ленинградцы. Знаешь какие? Кожаные. Вода в них не попадала, и грязь к ним не цеплялась.
За труд мастера ничего не брали. Бывало, остановят раздетого ребенка: «Как звать? Иди сюда. А ну я погляжу, как ты ходишь». Вот и наденут ребенку такие бахилы и научат, как правильно завязывать вокруг ноги шнурки, чтобы обувка не терялась.
Чуни были просто спасением для Нины и ее воспитанников. Ведь горожане не умели ходить босиком, а земля в предгорьях каменистая. Детвора резала и накалывала свои нежные ступни, поэтому Нине приходилось таскать ребят на своей спине.
Отсутствие одежды стало причиной того, что детский дом № 26 не вернулся в город-герой. Спустя несколько лет после войны в район пришли запрос о его судьбе и предложение отправить детей в Ленинград.
В Отрадной посудили, порешили и ответили, что не имеют средств экипировать воспитанников для дальней дороги. И это было правдой, которая долгие годы отзывалась болью в сердцах уже выросших сирот.
Путь домой у многих занял годы и десятилетия.
Но это было потом…
Тогда же маленькая хозяйка детского дома всегда была рядом с ребятами. Они, казалось, боялись разлуки с ней, даже на мгновение. Ходили везде за ней «хвостиком». Даже в лес, куда Нина водила старших детей косить сено.
Их всюду сопровождали две огромные собаки. Судя по описанию, это были кавказские овчарки-пастухи. Видимо, тоже осиротели и приблудились к детям, неся рядом с ними свою сторожевую службу. Ведь в окружающих лесах было много разного зверья, в том числе и крупного.
Но жизнь обитателей детдома отнюдь не сводилась только к обретению пищи земной. Откуда в столь юном возрасте у Нины взялось понимание того, что детям, рано повзрослевшим, увидевшим изнанку жизни, необходимы игры, праздники и новые впечатления? Словом, все то, что вернуло бы их в естественное состояние детства?
Кажется, ей на помощь опять пришла отцовская наука. Его простые рецепты воспитания.
Площадка перед детским домом была буквально нашпигована спортивными снарядами и приспособлениями для того, чтобы дети были физически здоровы. Спорт был для этих детей не развлечением – способом выжить.
Нина вновь и вновь повторяла со своими подопечными те гимнастические упражнения, которым когда-то научил ее отец. Придумала даже игру.
– Остановились на марше, а я командую: «Сесть, встать, отжаться от земли! Кто сможет больше и быстрее, тот чемпион. А потом – построились! Смирно!». Ребята «дали честь и славу», пообещав работать и учиться на пятерки! Так и было, – пожилая женщина лихо вскидывает руку над головой. Оказывается, под словами «дать честь и славу» подразумевался пионерский салют.
Нина росла и взрослела вместе со своими подопечными. Стала воспитателем. Потом ее назначили заведующей вновь сформированного детского дома. Того, куда в дополнение к ленинградцам привезли детей из других мест. Позже они выросли и разлетелись по всей огромной тогда стране.
Детский дом закрыли, подведя черту под 12 годами жизни, которые Нина Семеновна отдала своим деткам.
Но скоро число тех, кого она так называла, пополнилось десятками и сотнями новых малышей. Тридцать лет проработала Долгополова заведующей Надежненским детским садом.
Через ее руки прошло несколько поколений юных жителей Надежной. Удачно сложилась и личная жизнь Нины Семеновны. Она встретила свою любовь. Иван Карпович, ее супруг, человек спокойный, уважительный и работящий.
Многочисленные письма адресованы им обоим. Значит, Карпович, будучи еще молодым человеком, как должное принял в свою семью и в свое сердце многочисленных «деток» Нины.
Но о личном Долгополова предпочитает молчать. Не говорит она и о сыне. Олег Иванович, полковник МВД в отставке, многие годы живет в Москве. Ее дочь Татьяна Ивановна – петербурженка. Сначала работала воспитателем в детском доме, теперь – в детском саду.
Она приняла из рук матери эстафету – ответственность за ее ленинградских «деток». У многих из них трудно сложилась жизнь. Есть среди них и те, кто встретил старость в одиночестве и болезнях. Теперь им помогает Татьяна.
Вольтова дуга судьбы и памяти
Хорошее место выбрали казаки для своей станицы. От того времени остались в ее окрестностях воинские названия: Батарейка, Малый и Большой перекопы.
Заселение Надежной началось 15 апреля 1860 года. Именно тогда сюда прибыла первая группа казаков Кубанского войска. Их было 304 человека. Свои дома они расположили вокруг большой поляны.
Есть основания предполагать, что в закладке первых строений принимал участие и офицер Ярослав Домбровский. Тот самый, что получил известность, когда стал генералом Парижской коммуны.
Надежненцам эта версия льстит, но реальная связь эпох – в биографиях членов старейших семей. Тех, чьи прадеды строили и заселяли станицу, кто и поныне является ее жителями. Это Труновы, Саньковы, Молчановы, Спесивцевы.
Я прошла вслед за Ниной Семеновной по четырем залам музея, рассматривала фотографии. Слушала рассказ, в котором напрочь отсутствовал пафос. Зато была в нем та родственная интонация, что скрепляет детали и подробности, повороты людских судеб в картину истории отечества.
Музей уберег от забвения личные судьбы и семейные предания. Тысячи его экспонатов – это наглядное воплощение памяти.
Фотографии, документы, самодельные иконы. Даже канувшие в Лету предметы быта.
Например, «гусарики». Так почему-то на военный лад именовали изящные дамские ботиночки на каблучке. Их передавали от матери к дочке на протяжении почти столетия как символ взросления в одной из надежненских семейных династий.
Сохраняли и технологию их обновления, чтобы вновь заставить коричневую кожу сиять как в первый раз. Оказывается, коллекция обуви тоже может выступать в роли летописи эпохи.
– Нина Семеновна знает о Надежной практически все, потому что почти все нынешние жители станицы – ее воспитанники. Авторитет Долгополовой непререкаем. Она сама истинный патриот. Так воспитывала нас, а теперь – наших детей и внуков, – горячо убеждает меня Ольга Ивановна Федорова, преподаватель биологии местной школы.
Она одна из той стихийно сформировавшейся группы поддержки, что подтянулась к музею, узнав о приезде журналистов. Ольга Ивановна и рассказала о том, как родился музей. В 1985 году Нина Семеновна ушла на пенсию.
Появилось время заняться осуществлением давней мечты – собрать и сохранить все, что имело отношение к спасению ленинградцев. Ведь пережитое убедило ее в хрупкости человеческой жизни и недолговечности памяти отдельно взятого человека. Ей захотелось остановить время. Так Нина Семеновна стала собирать и станичную старину.
– В Надежной для музея выделили помещение бывшего молодежного клуба. Все радовались, но Нина Семеновна никак не могла успокоиться, – рассказывает Ольга Федорова. – Ведь старейшее в станице здание, ставшее участником этих событий, было еще живо. Оно медленно разрушалось.
После многочисленных просьб директор местного совхоза пошел ей навстречу, но денег на ремонт у него не было. С помощью совхозного прораба Нина Семеновна составила смету и послала в краевые инстанции очередное прошение, приложив ее в качестве аргумента.
Из Краснодара прислали в ответ 10 тысяч рублей, тогда это была огромная сумма. Ее с лихвой хватило и на ремонт, и на создание экспозиции.
Теперь никого не нужно убеждать в необходимости станичного музея. Недавно администрация Надежненского сельского поселения, под крылом которой он находится, обновила музейное здание, поэтому ребятня, словно при входе в родной дом, оставляет у порога свою обувь.
«Только отпустили с уроков, как они уже в музее», – сетуют педагоги и родители, в очередной раз отыскивая у Нины Семеновны своих пропавших чад. А те несут ей найденные в лесу камешки и черепки, надеясь отыскать археологическое сокровище. Кто-то с гордостью показывает пожелтевшие фотографии и сломанные комсомольские значки.
Делают они это вовсе не потому, что в карманах у директора музея обязательно имеются для них незатейливые конфеты.
«Патриотизм» сегодня – не самое востребованное слово. Но в Надежной маленькая женщина сумела замкнуть воедино цепь времени, соединив прошлое и будущее.
В качестве вольтовой дуги Нина Семеновна Долгополова использовала свое сердце.
Почему на Кубани перестали балакать? 
Чтобы побывать в Сочи, подростки сбежали из детдома в Вологодской области 
Гимн ленинградских дет-домовцев. Они осиротели, но чудом выжили 
«Нет обиды на русских». Немец по происхождению о трудной жизни в СССР 
Тест на туберкулез и 5 кг документов. Как россиянка нашла мужа в Англии