Выкрал из штаба фашистов. Как 6-летний мальчик дважды спас советское знамя

Оккупация немецкими войсками во время войны - одна из самых трагических страниц истории Кубани. Продолжалась она с августа 1942 по октябрь 1943 года. Кущевский район оказался в числе первых оккупированных территорий Кубани. Передовые части врага ушли вглубь края, а в поселениях района остались вражеские форпосты и обосновалась новая власть. В станице Кисляковской до конца января 1943-го базировалась немецкая дивизия. Александр Иванович Негляд – уроженец этой станицы. Тогда ему было всего шесть лет, но, по его словам, он совершил настоящий подвиг - выкрал из штаба оккупантов советское знамя. «Руководила мной наивная и по-детски страстная жажда подвига», - так вспоминает о том случае Александр Негляд. Подробным рассказом о своих приключениях он поделился с «АиФ-Юг».

«Мечтал стать героем»

«В нашей хате расположились офицер с денщиком, а нас выгнали, - рассказывает Александр Иванович. - Мама с маленькими сестренками ушла в степь, на бывшую птицеферму. Находилась она далеко от станицы, немцы туда не дошли. Всего на житье туда перебрались семь семей - те, кого так же выгнали и те, кому опасно было оставаться в станице. Взрослые установили круглосуточное дежурство на случай, если появятся немцы. Чтобы новости узнать, разжиться продуктами, в станицу тоже ходили по очереди. Папаша мой без ноги до фермы бы не дошел. Потому остался жить в сарае в нашем дворе. Я же то к мамке бегал, то у отца ночевал. И как умел, вел из сарая наблюдение.

Немцы установили в хате аппаратуру, которая круглосуточно что-то писала. Потом пришла машина с разными вещами. Из сарая я видел, как среди прочего занесли в хату немецкий штандарт. И наше знамя, красное, советское! Увидел и обомлел. Поклялся мысленно: «Выкраду из плена! Даже если будет угроза жизни!».

Немец-денщик постоянно сидел у двери и вечно жевал что-то вкусное: конфеты, шоколад, печенье. Я выглядывал из сарая и, видимо, он меня пожалел, как ту зверушку. Подозвал. Он немного говорил по-русски. Дал кусочек шоколадки, печенюшку. Я проглотил за секунду. Немцу смешно стало. Взял меня за руку и в хату завел. Как я был рад! Пока он копался в коробке (угощение собирал), я шагнул в сторону и заглянул в маленькую комнату. Понял, что в ней живет офицер. Заглянул в большую, там устроили что-то типа штаба. Аппаратура, много бумаг и наше знамя в углу прислонено. Немца разозлило, что заглядываю, куда не надо. Выгнал пинком под зад, конфет не дал. Зато я узнал главное: где наше знамя.

К нашему дому через станицу провода по земле тянулись. Один пацан перерезал их. Его поймали и повесили. Родителей не пощадили. На казнь всю станицу согнали. Я там был. И дал еще одну клятву: отомстить за смерть товарища! Я мечтал стать героем как он. И мечта это была пламенная».

Провод для Георгия Жукова. Ветеран-связист - о том, как брали Рейхстаг Подробнее

«Притворился, что потерял сознание»

«Путь на ферму длиннехонек. Кустами на край станицы, затем переправиться на другой берег реки и по степи, - вспоминает Александр Негляд. - Для безопасности лучше было вплавь переправляться. За кладкой (мостом) наблюдали полицаи, их пост был рядом. По кладке тоже провода стелились. На пацанов, впрочем, они мало внимания обращали. Как идешь мимо - полицай то ли спит, то ли мечтает. Оружия у них не было. Были они из местных, немцы не до конца им доверяли. Так что я без страха через ту кладку бегал.

Как-то вечером шел с птицефермы. И не выдержал. Вытащил ножичек перочинный и чикнул. Концы проводов сбросил в воду. Думал, не заметят. Но полицай как закричит! Я на берег выскочил и побежал. Бросился в камыши, добрался до чистой воды, нырнул и поплыл. Но не вперед, а в направлении откуда бежал. До куста доплыл и за него спрятался. Сквозь ветки смотрю - прибежали немцы, стали палить по камышам. Стреляли долго. Холодно было. Едва не околел, но просидел в воде до глубокой ночи. Затем прокрался домой. Отец увидел, испугался: «Шура, ты ранен?». Приходил, оказывается, к нему полицай, он узнал меня. Сказал отцу, что я не мог уцелеть. С того времени папа не пускал меня на ферму, стерег, чтобы из сарая не высовывался.

Я был ужасно собой недоволен. Знамя не вызволил. А если б полицай донес, чей сын провода резал, отца бы убили. Горькой получилась бы месть за повешенного пацана. Наступил декабрь. И решил я рискнуть. Ночью тихо зашел в хату. Денщик в коридоре спит. Крадусь мимо, и только хочу ступить… Он за ногу меня хватает! Как я сумел вырваться? Убегая, сильно дверью хлопнул - защелка сработала, это и спасло. Пока денщик с замком возился, я был уже далеко. Мама кричала: «Зачем в хату полез! Убить могли!». Как и отец, посадила меня «под арест». Но однажды ночью, улучив момент, я сбежал домой. Решил, что во второй раз меня точно ждать не будут. Не повезло.

Я был уверен, что немцы не в курсе того, что ближайшая к сундуку половица приподнимается и получается тайник.

Уж как храпел денщик, а шорох услышал, вскочил. Вырваться не удалось. Выволок он меня во двор и стал бить ногами. Бил страшно, я понял, что сейчас потеряю сознание. И притворился, что потерял. Он поверил. Постоял рядом, пошел в дом зачем-то. А я, откуда силы взялись, метнулся к старому погребу. За ним спрятался. Слышу - ругань! Это немец обнаружил, что я исчез. Счастье, что решил искать меня в куче кудели (соломы). Подумал, в таком состоянии все, что я мог - это в соломе зарыться. Поджег он эту кучу. Стоит, ждет, что сейчас выпрыгну. А я ползком, ползком - и за забор. Плетусь, едва ноги переставляю. Упал. Ну, думаю, конец. Не помню, как реку одолел. Две недели не поднимался. Лекарств, бинтов на ферме никаких. Мама керосином меня обмазывала. Считалось, что помогает».

«А нас завтра расстреляют». Узница «Озаричей» - о жизни на «фабрике смерти» Подробнее

«Сшила мама из знамени платьица»

«В конце января 1943 года пришла весть, что немцы уходят, - продолжает Александр Иванович. - Тут уж никто меня удержать не смог бы. Конечно, сбежал. Из сарая смотрел, что происходит. А немцы бегали туда-сюда. Собирали имущество, паковали, грузили. И оказалось, что средь бела дня в этой суете пробраться в хату легче. Взял наше знамя и спрятал под сундук. Он был огромный, совершенно неподъемный. Под его тяжестью пол «поплыл».

Я был уверен, что немцы не в курсе того, что ближайшая к сундуку половица приподнимается и получается тайник. Туда и засунул я знамя. Хотел и их штандарт спрятать, но побоялся, что хату сожгут. И бегом к маме на птицеферму. Как только немцы ушли, вернулись домой. Отец сразу ругаться: «Зачем украл?!». Я отказывался, а он сказал, что денщик грозился прибить его, стегал тростью. Отец твердил, что не знает ничего. И пусть обыщут. Спасибо, отца в живых оставил. Может, немец посчитал, что невелика пропажа? И уж очень они торопились.

Вытащил я знамя, расстелил на полу. Изображен на нем был профиль Ленина, пятиконечная звезда, а ниже надпись: «222-й пехотный стрелковый полк 25-й дивизии». В нескольких местах оно было пробито пулями и обожжено. Отдал родителям. Уж как меня чихвостили! Даже поколотили. А дальше… сшила мама из знамени два платьица маленьким сестренкам. Не патриотично? Такими категориями не рассуждали. Одежды тогда совсем не было, невозможно было и материю достать. Думаю, простая житейская логика руководила мамой.

В феврале 1943 года к нам во двор заехали на лошадях три наших солдата. Мы вышли к ним: мама, папа, я. Когда взрослые закончили разговор, я спросил: «Дяди, а кто из вас командир?». Отец за руку дергал, но меня было не унять. Я хвалиться начал, что тоже воевал. Порезал провода и своровал у немцев наше знамя. Командир спрашивает: «А где ж оно?». Я отвечаю: «Да мама с него пошила…». Велели принести платья. Мама принесла. Командир взял их в руки, убедился, что пошиты действительно из знамени. Взяли они папу под арест и с собой увели. Сказали: «Посидишь пока, а жена пусть срочно исправляет, что натворила. А если у нее не выйдет... по закону военного времени… сам понимаешь». Шутка ли?! Один Бог знает, как маме удалось распороть платьишки, сшить отрезанные кусочки, собрать лоскуточки. Счастье, что обрезки по хозяйской привычке все сохранила. Сумела она сделать так, что знамя вновь стало на знамя похожим. Папу выпустили. А какая дальнейшая судьба у дважды спасенного знамени была, я не знаю».