Отец Марии Втюриной из Краснодарского края вернулся с Великой Отечественной израненный, с медалями. О том, что происходило на фронте, вспоминать он не любил, хотя однажды всё-таки рассказал дочери и дал ей важный совет: надо людей любить и больше добра им делать. Воспоминания о своём отце, участнике двух войн Ксенофонте Сергеевиче Перевалове Мария Втюрина прислала на конкурс kuban.aif.ru «Война глазами детей».
«Подарок» от немца
В нашей семье по линии моих родителей и мужа воевали 13 человек, пятеро погибли. Я хочу почтить память всех членов моей семьи, защищавших нашу Родину во время войны. Расскажу, кем они были во время мирной жизни и на фронте.
Мой отец, Ксенофонт Сергеевич, 1897 года рождения. Награждён медалями «За Отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией». Во время доставки боеприпасов на передовую был тяжело ранен в левую ногу.
Помню, когда он пришёл с войны, то сильно хромал и всегда натирал чем-то ногу перед сном. Однажды рана отекла, появился нарыв, и отец слёг. Мама прикладывала овечью шерсть, намыленную хозяйственным мылом. А он говорил: «Два осколка удалили, а этот глубоко сидит». Когда нарыв созрел, папа взял нож, прокалил конец его в печке, окунул в самогон и проткнул. Через несколько минут достал из раны осколок и сказал: «Теперь у меня нет подарка от немца». Другое его ранение было в правое лёгкое - пуля прошла навылет.
«Главное, руки с головой целы»
Колхоз, из которого отец уходил на фронт, приходил в упадок - мужиков с фронта вернулось мало, техники не было, одни женщины. И жители уходили кто куда. Отец с мамой переехали в соседний совхоз. Многих судили, его, как фронтовика, нет. Пенсию он не получал - колхозный стаж не считался, а производительность полностью не вырабатывал.
Отец был человеком спокойным, уравновешенным, панике не поддавался. Говорил маме: «Не плачь, пока я живой, проживём. Главное, руки с головой целы. А то, что книжку колхозную не дали и в совхозе не оформляют, я им ещё докажу, на что способен». Совхоз начал расстраиваться, нужны были пиломатериалы. В 1947 году вернулся из армии брат Григорий, и они с отцом вручную пилили лес на доски, бруски, клали печи, делали бочки, чаны на ферму. И мама у нас тогда начала улыбаться. Купила материи и отдала портнихе - сосланной латышке. Стали есть магазинный хлеб, забыли про «тошнотики» - лепёшки из картошки, пролежавшей зиму в огороде.
Пусть добрым словом поминают
На работу отца был большой спрос, заказы приходили даже из других сёл. В его красивых тёмно-голубых глазах всегда светилась доброта к людям, он не мог отказать их просьбам, особенно когда просили одинокие женщины. Однажды ушёл в соседнее село на неделю - класть печь. На все заработанные деньги купил крупы, сахара, селёдки и прочей снеди. Сложил в мешок и нёс домой. А так как был сильно уставший, только отошёл от сельпо к складам, как решил отдохнуть, прилёг и не заметил, как заснул. Проснулся от визга свиней, которые разодрали мешок и ели продукты. Тогда в деревнях свиньи летом свободно ходили по улицам.
Пришёл домой отец с понурой головой. «Ой, мать, беда со мной приключилась! - говорит. - Но ты не переживай - ночью заработаю, утром купишь продукты. Главное, инструмент целый!» За ночь собрал две бочки, а утром понёс их заказчику. Приходит, улыбается: «Жалко с них деньги брать - пусть детей кормят и меня добрым словом поминают». Вот таким был мой папа, никогда никого не обидел ни словом, ни делом. Из ругательств у него были только присказки: «Чтоб тебя дождём примочило» и «Чтоб тебя мухи с комарами ели».
Война всё спишет?
Я уже училась в седьмом классе, и учитель математики, Николай Фёдорович, тоже фронтовик, порой на классном часе рассказывал про войну, про Сталина. Я подумала, почему папа мой ничего не вспоминает, не рассказывает про это? Он не любил тех, кто бахвалится. Говорил: «Выпьют сто граммов, дури добавят и врут что попало. А сами, небось, и пороха настоящего не нюхали!» Однажды я попросила отца рассказать, как воевал, как ранен был. Долго молчал он, смотря в пол.
«Тронула ты меня, дочка, за самое больное. Страшно вспоминать! - ответил отец. - Было это в конце ноября 1943 года. Морозы крепчали. Наша передовая была напротив немецкой, в двух-трех км. Враг готовился к наступлению, хотел прорвать нашу оборону. Местность холмистая. Внизу, за нами, текла небольшая речушка. Немец, как всегда перед атакой, в четыре утра начал артподготовку, освещал ракетами. Наш командир - бойцы не любили его и звали «Лютым» - обходил траншеи, где сидели солдаты с примёрзшими к земле шинелями. Холодина, курить запрещено, хотя некоторые курили в рукав шинели. За это командир двоих пристрелил. Я был старшим по доставке боеприпасов, мне приказали взять двоих солдат и привезти с базы снаряды и патроны. Вывели мы лошадей из укрытия, сели в телеги и поехали. На базу проскочили. А вот обратно не получилось - я ехал первым, речку пересекал осторожно, да и лошади уже были пристреляны, взрывов не пугались. Парням, видимо, не такие лошади достались, потому что после взрыва погнали в речку во весь мах. Одна упала, оглобля сломалась, и повозка с боеприпасами оказалась посреди реки. Вторая упряжка прёт и врезается в мою. Мальчишки испугались, не знают, что делать. Подбегает Лютый и в упор убивает первого парня. Целится во второго. Тут я выбиваю у него пистолет из рук с криком: «За что детей убиваешь?» А он мне в лицо: «Ты следующим будешь - война всё спишет».
Я всё думал о ни, чтобы сыновьям не такой командир попался, чтобы дорожил жизнями бойцов. Петя воевал на Белорусском фронте. Гриша - на Прибалтийском. Братуха Кузьма - на Украинском.
Как раз «старики» подбежали - так называли старших, за 50 лет, солдат из Сибирской дивизии. Вынесли боеприпасы, вывели лошадей. А между собой переговаривались о жестокости Лютого - почти у каждого сыновья воевали, мои двое тоже. Я всё думал о них, чтобы им не такой командир попался, чтобы дорожил жизнями бойцов. Петя воевал на Белорусском фронте. Гриша - на Прибалтийском. Братуха Кузьма - на Украинском.
Колька из Новосибирска тихо мне говорит: «Хватит ему нашего брата убивать - как только в атаку пойдём, лично застрелю. Многие «старики» так говорят». Отдохнули, перекусили сухпаёк. И слышу команду: «В атаку!» А через несколько минут другая: «Перевалов, бери командование на себя!» Я сразу понял, что произошло. Немца откинули, погибших захоронили - в теле Лютого много пуль было. Пусть с ним бог разбирается. Так мы и гнали немца, пока в декабре меня не ранило осколками.
Вышел из госпиталя, вернулся в свою часть, многих сослуживцев моих уже не было в живых. Новый командир - строгий, но не лютый. Нас «сынками» называл, мы его - «батей». Все случаи боевые не расскажешь, дочка, но все они прожиты. Пусть тяжело жить, но теперь мы спим спокойно. Надо жизнью дорожить, любить других, больше добра делать людям. Вот сослали к нам семьи Пашкевич, Вагнер, другие - они не виноваты в этом, им помогать надо».
Папа с мамой поговорили с жителями совхоза, набрали им на посадку семян, картошки, поросят на развод. Никто ссыльных не унижал и врагами не считал. Совхоз выделил им стельных тёлок, работу всем предоставил - так и жили они до тех пор, пока не разрешили домой вернуться.
Об отце я знаю только хорошее - был скромен, хоть и шутник немалый, баек много оставил. Прошёл две войны, работал, как вол, а пенсию не получил. Только недавно из архива справку о ранении прислали, а раньше говорили: без неё платить не будут. Последние годы отец жил у меня, умер в 81 год. И я, пока жива, храню память о любимом человеке.
