«Я помню, как нас расстреливали, как вешали партизанские семьи, как сжигали детей», - война застала маленького Ивана Мишина, который сейчас живет в Темрюкском районе Краснодарского края, в Брянской области. Фашисты рвались на Москву, но на их пути стоял брянский лес, в котором партизаны вели героическую борьбу с захватчиками. Свои воспоминания о тех страшных годах Иван Мишин прислал на конкурс «АиФ-Юг» «Война глазами детей».
Чтобы помнили
«Дорогая редакция! Война меня застала в Брянской области. Было мне тогда без малого восемь лет. Немцы рвались на Москву, но на их пути стоял брянский лес, в котором партизаны под руководством генерал-майора Дмитрия Медведева вели жестокую борьбу с карателями, - пишет Иван Мишин. - Они задерживали наступление немцев, уничтожая их сотнями и тысячами.
В ответ Гестапо проводило карательные операции над мирным населением. Я помню, как нас расстреливали, как вешали семьи партизан, как сжигали детей. У меня нет литературного образования, но так хочется, чтобы внуки и правнуки знали, какой ценой далась нам Победа.
«Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города», - так началось утро 22 июня 1941 года.
К вечеру 22 июня опустели магазины, закрылась библиотека, ДК. Работала только церковь.
После по местному радио сообщили, что всем военнообязанным надо явиться к 8 утра на пункт сбора у Дома культуры. На стекольном заводе завыла сирена. Она наводила страх на жителей посёлка - все поняли, надвигается что-то страшное».
Проводы папы
«Мать собрала отцу солдатский мешочек с продуктами, надела его папе на плечи и заплакала, - продолжает Иван Мишин. - Маме исполнилось пятьдесят лет, и было у них семеро детей - три дочери и четыре сына. Мы все оделись, чтобы проводить отца. Но он посмотрел на нас и сказал оставаться дома. Тогда мама попросила: «Пусть пойдут, проводят до ДК». Папа согласился, и мы гурьбой отправились провожать его на фронт. По улице в том же направлении уже шли семьи Благодетелевых, Гусаковых, Таракановых.
Отец шёл первым и нёс на руках самого младшего - четырёхмесячного Володю. Малыш улыбался и повторял: «Агу!» По лицу отца покатилась слеза, и он сказал: «Жди меня, сынок, жди!» На заводе опять загудела сирена, зовущая всех мужчин на схватку с врагом. По телу пробежала дрожь. Отец с грустью смотрел на родной завод, который был рядом с местом сбора. Гудок завывал и раньше, но тогда он делал это по-другому, будто призывал народы к миру и дружбе.
По гудку отец ходил на работу, где выдувал из стекла красивые графины. А теперь он шёл и думал, что же будет с детьми, с любимой женой и родным заводом. Мы шли молча и грустили. И так на всех улицах посёлка - люди провожали отцов и сыновей на фронт. Кругом лились слёзы, и только Володя улыбался папе. Отец остановился, оглядел нас и сказал: «Какие вы у меня, дочери, красивые!» Старшая, Наташа, с длинной толстой косой ниже пояса. У Зины - коса поменьше, у Маруси - короткая стрижка. Мы, Егор, Коля и Ваня, думали что же папа скажет нам? «Орлы вы мои золотые! - повернулся к нам. - Ну как? Победим врага?!» Я не знал что ответить. Только думал - как можно победить врагов и вообще, разве могут быть враги у России?»
Молились днём и ночью
«Проводы на войну не были похожи на проводы в армию - не играли гармошки, не было ни песен, ни задорных плясок, - пишет Иван Мишин. - Только из глаз женщин ручьями текли слёзы. Когда мы пришли к площади перед ДК, она уже была полна людьми. Стоял сплошной гул - жёны, матери, сёстры, дети прощались с любимыми людьми навсегда. Отец отдал маленького Володю маме, отметился в военкомате, обнял и поцеловал каждого из нас.
Крепко обнял маму и сказал ей: «Любимая, мы раздавим фашистскую гадину. Не будет она топтать нашу любимую землю!» После этого новобранцев загрузили в полуторки и медленно повезли. За машинами шли женщины и плакали. Автомобили прибавили ходу, и женщины побежали, выкрикивая: «Сыночки! Бейте гадов! Берегите себя! Не лезьте под пули!» Мы тоже продолжали бежать, едва слыша голос отца: «Ждите, дети, ждите!» Плач слился в единый мощный рёв. Помню, как тётя Глаша, у которой было девять детей, упала на землю и в шоке рвала на себе волосы. Её поднимали, старались утешить другие женщины. Но у них ничего не получалось. Машины уже скрылись, но женщины всё стояли и плакали. Потом все быстро разошлись по магазинам - к вечеру их полки опустели, а двери и окна забили досками. Закрылась библиотека, опустел Дом культуры, работала только церковь. Женщины молились днём и ночью, просили Матронушку-чудотворницу спасти мужа, сына, внука.
А пожилые мужчины, которых не брали в армию по возрасту, стояли у ворот военкомата и просились на фронт, на передовую. Но военком разрешения не давал. Большинству из просящих было уже под 70 - многие позже служили на полевых кухнях, хозяйственных частях, подвозили боеприпасы. А если была необходимость, брали в руки оружие и уничтожали фашистов.
К сожалению, находились и предатели на брянской земле. Они не хотели защищать Родину, которая истекала кровью. Сталин подписал указ - по закону военного времени тех, кто был военнообязанным, но уклонялся от службы, считали предателями и расстреливали на месте. Такие люди прятались в лесу, в подвалах, на чердаках и даже в бочках. Пока область не оккупировали немцы, сотрудники НКВД работали днём и ночью, вылавливая их».
