Великая Отечественная война - это миллионы судеб, спрессованных в одну историю. В ней лишения, голод и страх. А ещё в большинстве случаев - разлука с родными. Читатель «АиФ-Юг» Александр Полищук из Краснодара рассказал о том, как оккупация лишила его дома и родителей. Полгода скитаний, одиночество и изнуряющая работа на пастбище зимой - всё это он испытал, пережил, вынес, оставаясь ребёнком. Этот сдержанный рассказ - важнейшее свидетельство значения и цены Победы.
Принять троих родня отказалась
«Война застала меня, сестру и родителей в станице Саратовской Краснодарского края, раскинувшейся на высоких крутых берегах реки Псекупс, - рассказывает Александр Тихонович. - Мне исполнилось семь лет, а сестрёнке было пять месяцев. Начало войны запомнилось прощанием с мужчинами. Почти все получили повестки, ушли на фронт по призыву. Отец оставался по состоянию здоровья, и должность у него была важная: участковый инспектор милиции.
Во второй половине 1942 года немцы вошли на территорию Кубани. Станица замерла в тревожном ожидании. В небе появились вражеские самолёты, начались бомбёжки. Однажды во время налёта бомба упала совсем рядом, из окон вылетели стёкла. В кроватке на веранде лежала сестрёнка, её порезало осколками стекла. Истекающую кровью малышку понесли в фельдшерско-акушерский пункт, тогда он ещё работал. Раны обработали, сделали перевязки. После этой истории жизнь резко изменилась. Отец быстро собрался и ушёл в горы. В партизаны уходили все остававшиеся в тылу коммунисты, партийные, советские служащие. Останься они - немцы точно не пощадили бы. Опасно было и нам с мамой задерживаться. Были наслышаны о том, как оккупанты расправляются с родственниками партизан. Мать взяла на руки сестру и пошли мы в соседнюю станицу - Ключевую. Там жили родственники. И у нас был шанс уцелеть.
За день прошагав 15 км, добрались, наконец, до Ключевой (ныне часть города Горячий Ключ). Там оказалось, что родня втроём нас принять не может. Поэтому мама с сестрой остались, а меня отвели к бабушке по фамилии Шмалько».
Крестик вырезали из консервной банки
«Бабушка Шмалько жила с дочкой на южной окраине Ключевой, рядом с лесом, - продолжает Александр Полищук. - В тот же самый день по станице прошуршала весть: немцы уже в станице и вот-вот покажутся. Бабушка заперла дверь и повела нас к соседям. У них в посадке кукурузы была землянка - загодя вырыли, чтобы прятаться. Всю ночь мы сидели в укрытии, боясь нос высунуть. Утром пришли знакомые хозяев и сообщили, что станица уже занята, сидеть бессмысленно. С огромным страхом шли мы к бабушкиному дому.
В саду стояли пушки. Двор полон немцами. Замок на двери взломан. Мы осторожно вошли. Сразу увидели: они съели все бабушкины заготовки на зиму. Везде: на столе, на полу стояли макитры (глиняные горшки) и глэчики (кувшины). Пустые. Нашли в подвале, достали и съели всё подчистую.
«Квартиранты» были артиллеристами. Дом выбрали под квартиру, поскольку со двора видна была долина реки и дороги. Нас не обижали, особенного внимания не обращали. Я перезнакомился с пацанами с улицы. Первым делом они потащили меня «смотреть мертвяка». Действительно, в овраге лежал мёртвый человек. Он был одет в гражданскую одежду. До сих пор не знаю, кем был этот мужчина. Первая жертва войны, которую я увидел. Было страшно.
Тогда же бабушка обнаружила, что на мне креста нет. Она, дочка её, соседи, носили нательные крестики. В нашей семье при папе-милицонере это не было принято. Бабушка поделилась проблемой с соседями. И они сделали и принесли мне крестик. Был он вырезан из консервной банки. Нашёлся и шпагат. Я надел крестик на шею. Мне кажется, он меня берёг.
Потом участились бомбёжки. Летали наши самолёты и немецкие «рамы». Прямо у нашего дома, чудом не разрушив его, упали сразу две авиабомбы. Посмотрев на огромные воронки, бабушка велела мне собираться. Отправила меня назад в Саратовскую. Только не домой, там не было никого, а к родственникам, живущим на правом берегу Псекупса (мы жили на левом). Видимо это было по согласованию с мамой, я не помню».
Согреться помогал костёр в ведре
«Оказался я у своей тёти - Евгении Лесниковой. Она жила с двумя детьми на улице Пушкина. В саду её, под яблонями, стояли палатки, в которых жили немцы. Главное что я заметил - составленное в пирамиду оружие. Рядом всегда сидел дежурный, не позволял подойти. Я любовался оружием издалека и сердце от восторга замирало. Аккуратная пирамида, красивая... Поодаль заметил сооружение, предназначение которого не сразу понял. Оказалось, уборная. Меня удивило, что она не имела стен.
Бомбёжек в этом районе и правда не было. Но однажды спокойная жизнь была нарушена. На машине привезли убитого офицера. Следующий день немцы готовились к проводам в последний путь. Прибыл танк, появились красно-чёрные полотнища. Во дворе и на улице собралось много военных. Впервые я наблюдал столь торжественные и пышные похороны. Интересно было у тёти Жени, но, увы, пробыл я у неё лишь несколько дней. Дежурный от пирамиды отлучился, и я не стерпел, стащил карабин. Поволок в сарайчик. Тётя карабин отняла, вернула на место, а меня жестоко избила. После этого решено было передать меня очередной родственнице, в станицу Бакинскую.
В её доме также жили немцы. И тут я оказался лишним. Родственница жила очень бедно, приютила меня из милости, но еды не было, и чтобы я мог прокормиться, тётя нашла мне работу.
Возвращение к мирной жизни не было простым и быстрым. Пережитое хотелось из памяти вычеркнуть.
Немцы хорошо питались, пригнали из Адыгеи стадо овец «на мясо». По мере надобности отлавливали, резали. Пока овцы нагуливали вес, за ними надо было ухаживать, пасти. Вот и определили меня в подпаски. Моей обязанностью было слушаться пастуха, во всём помогать, например, поворачивать стадо в нужном направлении. Работал я и всю зиму. Было холодно, мёрз отчаянно. Чтоб не околел, мне выдали «грелку». Небольшое ведёрко, в боковинах гвоздём пробиты дырки. Ведёрко надо было наполнить сухими веточками и поджечь их. Потом взяться за дужку и махать над головой, чтобы сучья разгорелись. Таким образом, я носил с собой передвижной костёр и мог согревать о ведёрко руки.
Работа подпаском не из лёгких. Приходилось продираться сквозь густые заросли шиповника, боярышника и других колючих кустарников. Спасибо, снежный покров в ту зиму был неглубокий. Снег лежал и в феврале 1943-го, когда оккупанты без боя, наконец, убрались. Сразу же меня отправили домой, где я соединился с родителями.
Отец вернулся на работу в милицию. В партизанах пробыл недолго, но бои в районе Горячего Ключа шли ожесточённые. Об этом свидетельствовала брошенная врагом покорёженная военная техника. И награды отца, которые не раздавали просто так: орден «Красной Звезды», медали «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа»...».
У некоторых детей не хватало пальцев, кто-то был без глаза
«Жили мы, повторюсь, на берегу Псекупса, выше по течению от взорванного автомоста, - продолжает Александр Полищук. - И представьте, в доме я обнаружил склад немецкого оружия. У меня от радости загорелись глаза. Оно было новое. Особенно мне понравились гранаты- «лимонки». Отец запретил брать оружие в руки, вызвал сапёров, они всё увезли. Вскоре отца перевели в Горячий Ключ, поселились мы на улице Подгорной.
Я занялся изучением нового места жительства. В результате боёв многие здания были разрушены, как я сказал, много было брошенной техники. Помню развалины в начале главной улицы - Красной (ныне Ленина). Многочисленные холмики - могилы оккупантов. Здесь закончили они свой поход на Туапсе. (Позже я видел, как рабочие вручную извлекали останки, складывали их рядом с могилами. Куда потом дели, не знаю). Ныне на месте могил клумбы санатория «Предгорье Кавказа». Побывал я в урочище Волчьи Ворота, на горе Фонарь, где наши солдаты держали оборону. Для меня нет никакого сомнения в том, что Горячий Ключ достоин звания Город воинской славы.
Любимым развлечением всех мальчишек был поиск оружия и боеприпасов. Находили много патронов, гранат, мин, ракет, снарядов... Разводили костёр, бросали в огонь и при взрывах визжали от восторга. Дети постарше показывали, как вынимать детонаторы. О, это были опытные наставники! У некоторых не хватало пальцев на руке, кто-то без глаза, не были редкостью оторванные конечности. Такова была расплата за «игры». У этих пацанов и клички были соответствующие: Хромой, Косой, Одноглазый, Кривой. Это были настоящие дети войны, и я успешно проходил у них стажировку.
Однажды заметил среди развалин огороженную проволокой площадку. Кто-то сказал, что нашли мину, ждут сапёров из Краснодара. Как только поблизости никого не оказалось, я - туда! Действительно, увидел знакомую уже мне противотанковую мину, она была припорошена песком. Достать её не составило труда. Пошёл со своим сокровищем к речке, в укромное место. Стал бить мину о камни. Она распалась на две большие «сковородки», отдав взрывчатку (тол). С этой добычей я почувствовал себя победителем и спокойно пошёл домой. Через несколько дней меня разыскал незнакомый человек. Вначале отругал, а затем потребовал вернуть оболочки, все-все части мины. Собрав все обломки, удостоверившись, что опасных деталей у меня не осталось, мужчина успокоился и потерял ко мне интерес. Спасибо, родителям не пожаловался. Возвращение к мирной жизни не было простым и быстрым. Пережитое хотелось из памяти вычеркнуть. Но с другой стороны, ничто не даётся просто так. Пережитое закалило меня. Научило по-настоящему любить близких, ценить дом и уют. И хотя я по-прежнему «чудил», больше всего на свете боялся огорчить родителей. Невыносимо было знать, что из-за меня они переживают».
