За эти годы главрежи менялись, театр с завидной регулярностью ремонтировался, но, увы, дряхлел нравственно, разрушался изнутри. Правда, шесть лет назад у драмы была перспектива пойти по нормальному творческому пути.
Почти все вновь прибывшие режиссеры начинали свою деятельность с одной фразы: «Театр у вас плохой, я сделаю вам хороший». Вот только зачастую продукт предлагался хуже нашего «плохого».
Как правило, приезжали со своими женами, которые, естественно, сразу претендовали на место первой актрисы. Сам театр внутренне сопротивлялся, как мог защищался, искал врагов, виновных, а пару лет назад даже случился маленький мятеж, закончившийся для «протестантов» довольно-таки печально. И вот в прошлом сезоне у нас появился очередной спаситель – Александр Огарев.
Рекламируя себя учеником легендарного Анатолия Васильева (здесь надо сказать, что сам Васильев в открытую смеется над своими, так сказать, учениками-последователями), Огарев сразу зашел с «Гамлета». Видимо, это был его «план Барбаросса», но блицкриг не удался, и оскорбленный режиссер начал везде твердить об атмосфере травли, в которой он не может работать, и о трудном зрителе Кубани.
Однако, учитывая то, что принц датский уже ставился, а, как известно, повторы редко бывают успешными, то рассчитывать на полнейший фурор было бы наивно.
Поразила в спектакле Офелия, которая в интерпретации Огарева оказалась чуть ли не главной героиней. Что, впрочем, естественно – утопленницу играла супруга режиссера – Екатерина Крыжановская.
Сам спектакль – очень угрюмый, мрачный, с гробом посреди сцены, с обилием венков, срочно закупленных в магазине ритуальных услуг.
Для уважающего себя театра поступок опрометчивый, хотя подобных шагов со стороны нового главного будет еще немало. Выпустив, пусть в эпизоде, совершенно голого Гамлета на подмостки, главреж объяснил сей ход интеграцией в современный европейский театр. Мол, хватит жить в болоте, наступило время реформ и новаций.
А на время, пока премьеру спектакля смотрело краевое начальство, «обнаженную натуру» прикрыли, но, как только высокие просмотры закончились, шекспировский герой вновь оголился.
И все-таки что-то смущало в революционном ню-показе, почему-то худосочное тело героя никак не интегрировалось и не завораживало своей новизной.
В прошлом месяце мне довелось побывать в Москве на фестивале «Золотая маска» и посмотреть работу Варшавского драматического театра – спектакль «Персона. Мэрилин» режиссера Кристиана Люпа, где половину действия главная героиня находится на сцене нагой и в таком же виде один из персонажей разъезжает на велосипеде.
Казалось, сплошной конфуз! Только у поляков ты забываешь об «обнаженке», так как больше следишь за движениями души, а не тела, настолько все сделано тонко, умно, изящно, а самое главное, оправданно.
В нашем же случае подобный «интеграунд» пристегнут грубо, неэстетично, неумело, не к месту. Думается, поэтому кубанский Гамлет отторгается, отворачивает от себя зрителя.
Это, кажется, понимают многие, кроме самого режиссера, который себя позиционирует исключительно как реформатор русского театра.
Охота на ведьм
После моей критики Офелии я мгновенно попал в черный список к Александру Огареву. Мне было послано несколько депеш на электронную почту (я теперь могу о письмах говорить спокойно, так как Огарев первый публично о них объявил), где Александр Анатольевич, не особо выбирая выражений, заклеймил меня как «хамоватого пэтэушника», «невменяемого, бранящегося бомжа», «юношу с заводской окраины».
Надо сказать, опусы очень забавные, открывающие мировоззрение нового главного режиссера, так сказать, его кредо, нравственный индекс.
Светом в окошке для главрежа является супруга-муза – Е. Крыжановская, о которой Александр Анатольевич пишет исключительно пышным, экзальтированным слогом.
И здесь же наш пылкий идальго, отбросив всякую галантность, удостаивает других актрис труппы довольно вульгарного пассажа.
Себя же в письмах Огарев ставит чуть ли не в ряд с Феллини, Товстоноговым, Эфросом, называя свой театр «свежим, живым». Замечательная оценка собственного творчества, и главное скромная!
Досталось и нашим кубанским властям. Главный режиссер попенял им за короткую память, когда речь зашла об обещанной ему квартире, про которую уже забыли и вряд ли дадут.
Вообще, вся логика и аргументы новоявленного лидера сводятся к одной фразе: «Да, я обижен, как ребенок»!
Честно говоря, читать все эти излияния мне было неинтересно и утомительно, поэтому я, прекратив переписку, предложил мастеру пера потрясать не эпистолярным жанром, а спектаклями и на сценическом поле доказывать свою состоятельность.
Как-то изумительный театральный и балетный критик, мэтр театроведения Вадим Гаевский в одном из своих интервью сказал: «...Я слышал много претензий к критике от актеров и режиссеров и утверждаю: больше всего этих претензий предъявляют очень плохие актеры и еще более плохие режиссеры».
На самом деле, поражает в этой истории по-детски болезненная и не по-детски агрессивная реакция на критику. Однако я по простоте своей душевной думал, что на нашей замечательной переписке вопрос будет исчерпан. Не тут-то было.
Огарев на собрании театра драмы устроил «заслуженному интригану Кубани» товарищеский суд, с гражданской казнью, объявив нелояльного автора персоной нон грата. Эта «охота на ведьм» вылилась в огромную «оправдательную» статью, где Геннадьева главреж окрестил «террористом», «брейвиком», «бомбистом», «битцевским маньяком», «душевно неразвитым существом» и «человеком с лицом убийцы».
Поделив театр драмы, притом сразу, на своих и чужих, Александр Анатольевич, не стесняясь, заявил громогласно: «Для меня – это [постановка Панночки] способ обнаружить, кто из актеров способен закрепиться в команде, какое место он может в ней занять и с кем можно смело отправляться в совместное плавание».
То есть остальных неугодных наш рулевой, можно предположить, сбросит за борт, чтобы не мешались под ногами? Что ж, можно представить, какой это будет театр! Только такие штурманы у нас уже были, где они сейчас?!
И без того совершенно не занимаясь труппой, постоянно находясь в разъездах, работу главный, наверное, ведет по переписке, виртуально, и главная забота нашего радетеля – не пропустить врага в стены театра.
Даже театральный сайт, который раньше отличался остротой, полемичностью, сегодня подвергся основательной цензуре. Объявив на сходке в местном Союзе театральных деятелей (куда намеренно не пригласили департамент культуры края) местную критику желтой прессой, главреж забыл предложить, ввести закон, отменяющий театральную критику хотя бы на вверенной ему территории.
И именно на его территории произошел забавный случай, когда суперлояльный к нему критик и организатор творческой лаборатории Олег Лоевский, отсмотрев «Гамлета», остался практически безмолвным. Факт занимательный. Ангажированный критик, от которого ждут слова поддержки, молчит словно в рот воды набравши.
Зато потом Олег Соломонович вволю «поглумился» над директором театра Татьяной Кривошеевой, назвав ее в одном из интервью «Германовной, с дуба рухнувшей». Кажется, особо и гадать не надо, с чей подачи Лоевский отпустил смачную остроту в адрес «мощной директрисы».
Повелитель мух
А теперь полистаем столичных рецензентов, отзывающихся о нашем капитане, прямо скажем, в каком-то пренебрежительном, отчасти брезгливо-уничижительном тоне.
Вот что писала Елена Груева о его «Дамском портном» в театре им. Пушкина: «Зачем приглашать ставить фарс режиссера Александра Огарева, провалившего не одну премьеру не в одном театре – еще одна загадка.
Чувство юмора — совсем не его чувство. И тут его единственной шуткой оказалось то, что приличные пушкинские актеры принуждены были прокричать все реплики с неестественно-кукольной интонацией, повторяя нехитрый набор гэгов провинциальной чесовой арт-бригады».
Другой отзыв о нашем главном режиссере: «Но вот беда, сказать, что его спектакль (то есть Огарева) плохой – значит ничего не сказать. Он – изумляющее плохой, из ряда вон выходящий, прежде всего потому, что претенциозен». Один из самых авторитетных театроведов Марина Давыдова о спектакле «Повелитель мух»: «Огарев умудрился превратить в "тюзятину" притчу лауреата Нобелевской премии».
Но более красноречиво выразилась профессор, доктор искусствоведения Ольга Егошина: «Сам себя не похвалишь, что ты провокативный, ироничный и парадоксальный – ведь могут и не заметить… И в том, что, клянясь в верности Учителю, его ученики так бестактно и глупо монтируют выстраданные им мысли с откровениями убийцы-уголовника. И в том, что вся эта каша в голове и на сцене претендует быть «программным заявлением» и «смелыми шагами». Боже мой, спаси нас от учеников – с врагами мы как-нибудь разберемся сами».
Подобные рецензии можно цитировать бесконечно. Возможно, столичные театроведы и рецензенты тоже не доросли до высот Огарева. Только почему молодой режиссер, как его нередко называют, и это в 50-то лет, до сих пор не задержался ни в одном театре?
Да и в наш театр он попал, по его собственному признанию, движимый желанием «…чтобы хотя бы через раз ставить, что хочу, а Кате, чтобы играть».
Последняя премьера театра – «Панночка» Нины Садур – укрепила печальные прогнозы. Мы еще раз убедились, что театр Огарева – патологический, нездоровый театр, где нет места актеру, личности.
Это парад аттракционов, проекций, уродцев и прочих аффектаций. Одни и те же приемы кочуют из спектакля в спектакль, дешевая эротика на уровне показа задов.
Панночка написана по мотивам «Вия» Н. Гоголя о колдовской любви, о любви ведьмы и Хомы Брута. Театр Садур ироничный, парадоксальный, грустно-смешной, тонкий. Огарев ухитрился в очередной раз подложить пьесу под свою музу, которую опять сделал главной героиней спектакля, хотя у Садур все совсем не так.
Спектакль Огарева вышел про отношения Хвеськи и Брута, а не Панночки и философа Киевской бурсы. Как и ожидалось, Екатерина Крыжановская опрокинула на свою голову юбку и поучаствовала в постельной сцене.
Будучи по природе травести, в свои тридцать один-два года она так и осталась подростком, этакой актрисой на роли пиноккио и гаврошей. И все попытки доказать обратное терпят полнейший крах.
Надо полагать, Панночку Огарев задумал как инфернальное, сатанинское действо. Дьявольские сцены, гроб, оргии, сюрреализм – всё собрано в один клубок. Мысль путается, теряется. Попытка Огарева показать вертеп с ангелочками, бесконечные искушения героя, мягко выражаясь, сумбурны.
Экспозиция безумно затянута. Финал спектакля с лицами детей из рекламы против абортов, пляжный скелет героя, Панночки-проститутки – настолько удручающи и прямолинейны, что, как уже писали московские критики, отдает «тюзятиной».
Работы Огарева, претендуя на провокацию, на деле же оказываются банальной фикцией.
Удивляет, с какой настойчивостью и удовольствием он использует в своих спектаклях физическую ограниченность людей, в Гамлете – глухонемую работницу театра, здесь – карлика, который пустопорожне бегает, жалко размахивая ручонками. Одним словом, театр Огарева – очень мрачный, ущербный, человеконенавистнический, не видящий светлого пути.
Самое главное, что ни у Гоголя, ни у Садур нет торжества злых сил, там есть чудо, а чудо, как известно, лежит в светлой плоскости. У Огарева апофеоз дьявола полный и безраздельный. Жаль, что хороших актеров, вроде народного артиста России Анатолия Горгуля, ставят порой в драмкружковские условия, условия этакой любительщины.
А заявление постановщика: «Для актеров эта пьеса позволяет сбросить умный вид и отдаться детской игре» – звучит как продолжение традиций «тюзятины» и театра, где актер – полный нуль... То, что театр-мысль – это не театр Огарева, понятно стало еще по «Гамлету». Так сбить интеллектуальный гамлетовский градус и устроить из Шекспира сплошной аттракцион, надо иметь недюжинный талант.
Ясно одно: театр-дом, которым когда-то был наш почитаемый, академический, изничтожается на корню. Ведь настоящий дом – это нравственные устои, семья, уважение, любовь друг к другу, да и понятие, что ты не один, что кому-то нужен.
А сегодня актеры при встречах стараются не говорить о своем театре и прячут глаза, в которых видна горечь и боль. В воздухе самого театра невольно ловишь какое-то тоскливое напряжение, стыдливую неловкость, безысходность.
Театр ритуальных услуг, театр-фантом, театр-трэш – вот к чему мы сегодня идем. Кстати, в своих интервью, которые случаются у Огарева за пределами края, наш главреж никогда не говорит о Краснодаре, о вверенной ему драме. Может, он стесняется кубанского театра?
Учения пожарных прошли в Академическом театре Драмы