«Папа играл на гармошке, а его сослуживцы постепенно уходили в сторону Краснодара: сначала кавалеристы на лошадях, потом - остальные на машинах полуторках. Папа шел с последней машиной» - таким закончилось прощание с отцом, уходившим на фронт, Жанне Омельченко из станицы Каневской Краснодарского края. Больше отца девочка не видела - он погиб на войне. Но жить старалась так, чтобы папа ею гордился. Её воспоминания записала и прислала на конкурс «АиФ-Юг» «Война глазами детей» писатель и журналист Зоя Сизова.
Одна груша на двоих
Родилась я, Жанна Васильевна Омельченко, 16 августа 1937 года в станице Каневской. Мой отец до войны работал на радиоузле - проводил радио и освещение в хаты по всей станице.
Всё раннее детство провела в станице, в маленькой беленькой хатке, крытой камышом. Моим лучшим другом и наставником была бабушка Даша. Зимой мы целыми днями сидели на печке, из которой уж очень быстро уходило драгоценное тепло, и мечтали обо всём, но больше всего - о еде. Помню, как однажды мы выглянули в окно, и нам пришла идея, как утолить голод - под окном стоял увядший куст земляной груши (топинамбур). Бабушка выкопала эти самые груши. Они оказались такие огромные, что нам хватило одной на двоих. Остальные бабушка спрятала про запас...
Самые яркие воспоминания остались о военном времени. В конце июля, после того, как вывезли весь хлеб, был взорван элеватор у вокзала. Туда сбежалась вся станица: кто с вёдрами, кто с тачками. Тушили огонь, собирали полуобгоревшее зерно. Нам с мамой досталось ведро тлеющего проса.
Прощаясь, плакали все
Четвертого августа 1942 года наши войска отступали через станицу. Вместе с ними был мой отец Василий Хрисанфович Шведко. Он забежал домой рано утром, чтобы попрощаться с семьёй. Это утро и этот день я не забываю никогда, помню всё до мелочей. Папа предупредил, что как только они уйдут, то будет взорван мост через речку, чтобы задержать наступление немцев.
Он попросил нас собрать родственников - попрощаться с бойцами. Весь день его воинская часть отдыхала напротив церкви на пустыре. Папа играл на гармошке, а его сослуживцы постепенно уходили в сторону Краснодара: сначала кавалеристы на лошадях, потом - остальные на машинах полуторках. Папа уходил с последней машиной. Доиграв мелодию, он отдал гармошку маме, взял меня на руки, укрыл нас шинелью и плакал. Плакали все женщины, собравшиеся на пустыре, плакали солдаты. А потом папа передал меня маме и очень просил её сберечь меня. И ушёл. Вскоре машины скрылись в облаке пыли.
А утром в станице уже были немцы. Мы разглядывали, какие они, наши враги. Мне показалось, что это были огромные молодые парни. Потом немцы уехали в сторону Краснодара, а в нашем дворе появилась тётя Зоя, бывший инструктор райкома партии. Она занималась эвакуацией партийных документов до последнего дня, а сама эвакуироваться не успела. С этого дня мы, дети, дежурили, сидя на заборе. Как только кто-нибудь показывался в конце улицы, мы с криками «немец идёт» бежали в хату. Тётя Зоя тут же выскакивала в бабушкином кожухе и пряталась в уборной в углу двора.
Потом и тётя Зоя куда-то исчезла. Зато в моей жизни появился друг - эвакуировавшийся из Новороссийска Рудик Фрибус, немец по отцу. Он жил у своей бабушки.
Во время оккупации было холодно и голодно. Топить было нечем - весь камыш на реке выкосили. Как только стал лёд на реке, мы с Рудиком отправлялись далеко-далеко, на следующую речку, за камышом.
Казнь парашютистов
Хорошо запомнила я наших парашютистов. Моя вторая бабушка Дарья Васильевна жила на квартире у Ксении Ефимовны Таранец. Так случилось, что один из членов группы парашютистов Александр не пошёл на огоньки ближайших хуторов, а пошёл в станицу. Пройдя три квартала, он постучался в окно Ксении Ефимовны - так мне рассказала бабушка.
Об увиденном женщины рассказали Саше. По приметам он назвал всех по именам и склонил голову. Прощаясь в начале февраля с женщинами, Саша поклялся отомстить за друзей и сказал, что приедет, если останется жив, поклониться могиле однополчан и поблагодарить спасших его женщин.
За шесть месяцев оккупации мы, дети, на глазах которых происходили все эти страшные события, сильно повзрослели. У мамы и тёти Раи были стычки с немцами, которые останавливались у нас на постой. Немецкий офицер погнался за молодыми женщинами, а бабушка, замахнулась на него палкой со словами: «Ах ты, сукин сын, дивчат тоби захотилось?» Как не расстреляли - неизвестно. У соседки бабушки умерла дочь, оставив на руках пожилой женщины четырёх сирот. Как спасла внучат бабушка от голодной смерти, только ей да Богу известно.
Похоронка после освобождения
Весной 1943 года я впервые побывала в краснодарском зоопарке, чудом уцелевшем во время оккупации. Животные были истощённые, облезшие, с клочьями шерсти на боках.
Вскоре пришла похоронка на папу. Дошло и письмо командира с описанием его последнего боя. Письмо заканчивалось словами: «...геройски погиб под немецкими танками с гранатой в руках». Моё сердце не выдержало такого испытания, и я заболела.
Корь, гепатит, куриная слепота, бельмо... Не хотелось ни есть, ни пить. Всё лето 1943-го года я пролежала в хате одна, так как взрослые были на работе. Кормили меня насильно, но желудок не принимал пищу. Для нас с мамой это было страшное испытание. Вот тогда мама и сказала, что если бы я выздоровела и училась, то папа бы гордился мною. А мне всегда хотелось вести себя так, чтобы папа мною гордился. Я стала поправляться, хорошо училась и среднюю школу окончила с серебряной медалью.
День Победы запомнился мне обычным солнечным почти летним днём. Возвращались с фронта уцелевшие мужчины. Я получила похвальную грамоту за хорошую учёбу.
Послевоенные годы тоже были не легче. С ночи приходилось занимать очередь за пайком хлеба, который выдавали по карточкам, а порой могли и не привезти с пекарни. Мамы были на работе, стоять в очереди приходилось нам, детям.
Вскоре пришла похоронка на папу. И письмо командира со словами: «...геройски погиб под немецкими танками с гранатой в руках».
Но жизнь постепенно налаживалась. Взрослые зализывали послевоенные раны, а мы были предоставлены сами себе. Однажды мы играли у Гайворонских во дворе на улице Красной (ныне Горького). Мальчик Витя нашёл патрон и стал бить по нему кирпичом. Патрон взорвался. Нас с сестрой Вити отбросило в сторону, сам он погиб.
Потом была засуха 1947 года. Нас, третьеклассников, выводили в поле колхоза «Красный партизан» собирать колоски, убирать кукурузу. Взрослые следили за тем, чтобы мы не унесли зёрнышки домой. Довелось убирать и хлопок.
Трудно вспоминать, как мы учились в неотапливаемых классах, когда чернила замерзали в чернильницах. В школу ходили в худой обуви по непролазной грязи неосвещённых улиц. Дети с хуторов шли пешком в любую погоду в субботу домой за продуктами и возвращались в воскресенье, чтобы в понедельник снова идти в школу. Они стали настоящими людьми, достойными своих отцов и матерей.
